Код Атлантиды
Шрифт:
– Это так называемый принцип ребуса, когда пиктограммы заменяют буквы. Примерно то же самое, что и в случае с египетскими иероглифами, только на ином, более высоком и новом для нас уровне. Одно и то же слово можно ведь произнести по-разному.
– Непростое дело, – заметил Хаккетт.
– Но не для них. Для нас. Мы же в конце концов создали вокруг иероглифов целый мистический мир, просто потому, что не могли их прочитать. Например, придумали, что египтяне использовали символ «гусь» для обозначения понятия «сын», потому что, согласно их верованиям, гусь – единственная птица, которая заботится о своем потомстве.
Заинтригованная тайной письма, Сара приблизилась к лингвисту и негромко спросила:
– Так вы уже определили, как произносятся иероглифы в моем туннеле?
Скотт утвердительно кивнул и, подобрав оставленный у компьютера Новэмбер блокнот, торжественно прочел:
– «Узри! Вот язык Тота! Книга мудрости Великой Эннеады…»
– Великой Эннеады?
– Да, это все боги, вместе взятые.Типа Конгресса. «Узри! – продолжил он. – Какие тайны здесь лежат! Отчайся, потому как людям не суждено их знать!»
– Так и написано? – встревоженно спросил Хаккетт.
– Так и написано. И… а потом просто идет повтор… на целых две мили. С вкраплениями героических сказаний о царях, пытавшихся докопаться до сути и потерпевших неудачу.
– Отлично!.. – застонал Хаккетт. – Должен признаться, я ожидал услышать что-то другое.
Внезапно эпиграфист резко выпрямился и отпрянул от монитора.
– Вот оно! – воскликнул он. – По крайней мере, теперь понятно, чего здесь нет. – Скотт провел пальцем по стеклу экрана. Вспомнил то, что изучал еще на последнем курсе. – Как сказал в тысяча девятьсот семьдесят пятом Сол Уорт, «картинки не умеют говорить „нет“!»
– О чем это вы?
– Пиктограммы и иконограммы. Картинки. С их помощью почти невозможно передавать времена глаголов, наречия и предлоги. И уж определенно нельзя выражать небытие того, что изображают. Если у вас появится желание пообщаться с людьми будущего, вы не станете пользоваться пиктограммами. – Он ткнул пальцем в круг с крестом. – Об этом забудьте. Это исключение. Но посмотрите на остальные. Что они вам напоминают? Стол? Стул? Мешок с картошкой?
Новэмбер покачала головой.
– Ничего. Они не похожи ни на что.
– Вот именно! – воскликнул Скотт. – Потому что они абстрактные. Значит, перед нами либо буквы, либо слоги.
Хаккетт наклонился к монитору.
– Или цифры, – предположил он.
– Только не цифры, – уверенно ответил Скотт.
– Откуда вы знаете?
– Просто знаю.
– Надо задавать правильные вопросы, я правильно понимаю?
Скотт промолчал. Повернулся к Новэмбер.
– Эта штуковина может рассчитывать проценты? Мне надо знать, сколько раз встречается в тексте каждый символ.
– Конечно. – Новэмбер тут же взялась за дело. – Вам нужно что-то вроде таблицы частотности? И что это нам даст?
– В нашем языке одни буквы встречаются чаще, другие реже. Например, буква «Е» используется намного чаще, чем «Z». – Он переглянулся с Сарой. Со стороны могло показаться, что она готова расцеловать его.
Вместо этого Сара положила руку ему на плечо.
– Вы большая умница, Ричард Скотт.
– Спасибо, – с гордостью ответил лингвист, но, повернувшисьь к компьютеру, наткнулся на хмурый взгляд Новэмбер.
– Что такое? – с видом невинного ребенка
Новэмбер опустила глаза.
– Ничего, – пробормотала она.
– Что? – уже настойчивее повторил он.
Девушка только покачала головой.
Скотт откатился от компьютера и, словно ища поддержки, посмотрел на Хаккетта. Однако физик лишь пожал плечами.
– Играем с огнем, – прошептал он. – Играем с огнем.
Компьютер настойчиво, раздражающе запищал, завершив расчет частотности.
– Ага, – обрадовался Скотт, внимательно следя за действиями своей ученицы.
На экране выстроились два столбика символов и цифр. Напротив верхнего знака стояло 6,36%, напротив нижнего – 6,17%. Средний показатель равнялся 6,25% . Именно столько и получается при делении 100 на 16. Другими словами, частота появления в тексте каждого символа была практически одинаковой. А потому и определить, какой из них обозначает согласный звук, а какой гласный, не представлялось возможным.
– Черт! – раздраженно бросил Скотт. – Чтоб его!
Сара наградила лингвиста сочувственным взглядом, но он не нашел сил даже на благодарный кивок.
– Возможно, вам будет легче, – заметил Хаккетт, – если я скажу, что язык, по-видимому, был именно так и разработан.
Скотт недоуменно посмотрел на физика.
– Хотите сказать, что язык искусственный? Что он не сформировался естественным путем, как язык аймара? [15]
– Очевидно, – подтвердил Хаккетт. – Если бы знаки были случайными, частота распределения не могла бы быть одинаковой. Не такой, как в случае с естественно развивающимся языком – иначе вы смогли бы распознать модель и взломать шифр, – но все равно имело бы место неравное распределение. Для равного распределения случайных букв необходимо неопределенное число букв, которых у вас просто нет. Ясно, что тот, кто изобрел этот язык, имел в виду именно такое распределение.
15
Язык аймара – южноамериканский индейский язык, распространенный в Перу, Боливии, Чили и Аргентине. Основная масса говорящих на нем сосредоточена в районе оз. Титикака.
– Проблема в том, – сказал Скотт, – в каком именно языке наблюдается совершенно равное употребление букв. Трудно представить, чтобы Z встречалась так же часто, как А или Е. Я, по крайней мере, такого языка не знаю.
В половине восьмого прервались на обед, но аппетита у непривычных к качке обитателей суши не было.
Хаккетт работал над обнаруженным в кристалле зашифрованным посланием, но, как ни старался, код упорно сопротивлялся. Текст, казалось, представлял собой беспорядочную последовательность знаков без какой-либо видимой системы. Да, число «пи», рассчитанное до восьми миллионов знаков, тоже не поддавалось осмыслению, но оно имело важное значение в математических расчетах, например при строительстве. Может быть, и эта последовательность являлась всего лишь неким подобием «пи» в случае с кристаллом С-60? Компьютерный расчет показал, что это не так. Не соотносилась она и с каким-либо другим стандартным математическим числом.