Код Атлантиды
Шрифт:
– Не знаю. Может быть, они и гласные. Во многих древних языках, например в египетском, гласные опускались. Читающий вставлял их автоматически. Возможно, эти пять символов представляют именно их. Пропуски, которые нужно заполнять гласными.
– Но какими гласными? – не унимался Хаккетт. – Шестьдесят букв… вы представляете, каким должен быть язык, в алфавите которого шестьдесят букв? Возможные варианты буквенных последовательностей практически почти бессчетны.
– О чем это он? – простодушно спросила Новэмбер.
– Назовите мне какой-нибудь язык.
– Итальянский, – буркнул Гэнт, отворачиваясь от видеотелефона.
Хотя он и сидел в дальнем углу, в пустой комнате была отличная
– Сколько в нем букв?
– Двадцать одна.
– О'кей. Для того чтобы узнать число перестановок буквенных последовательностей для двадцати одной буквы, нужно знать факториал двадцати одного. Это будет… один умножить на два умножить на три умножить на четыре и так далее, до двадцати одного. – Он ненадолго замолчал, беззвучно шевеля губами. – Приблизительно пятьдесят один с восемнадцатью знаками…
– То, что вы сейчас описываете, – сказал Скотт, – это темура. – Сара недоуменно взглянула на него. – Темура используется в каббале для расчета возможного числа анаграмм слова при определенном количестве букв.
– А что такое каббала?
– Само слово «каббала» переводится как «традиция». Сторонники ее полагают, что в Библии содержатся скрытые послания. Темура – искусство составления анаграмм, с помощью которого можно расшифровать эти тайны.
– Я к тому, – добавил Хаккетт, – что… черт, у кого-нибудь есть калькулятор? – Мейтсон бросил ему маленький «касио». Хаккетт пробежал пальцами по кнопкам. – Факториал двадцати равен 2432902008176640000. Это количество перестановок буквенных последовательностей в языке, алфавит которого содержит двадцать букв. При шестидесяти… черт, полная тайна… машинка не рассчитана на такие величины. – Он швырнул калькулятор на стол. – И с чего, Ричард, вы хотите начать поиск решения при таком изобилии вариантов?
Скотт лишь пожал плечами.
– Я с самого начала пытался вам всем объяснить, что не имею об этом ни малейшего представления. А с чего, профессор, вы так разволновались?
Хаккетт неуклюже заерзал, глядя в окно на безбрежное пространство снега и льда.
– Не ожидал, что здесь так чертовски пустынно.
– Так есть люди, считающие, что в Библии скрыты тайные послания? – спросила Новэмбер. Скотт кивнул. – А как насчет тех, которые не скрыты? Может, им стоит сначала прочесть их?
– Думаю, тех, кто ищет скрытое, не привлекает общеизвестное. Но я еще не все рассказал. Для отыскания зашифрованных посланий Бога каббалисты применяли особый прием, нотарикон, позволявший читать слова не только с начала, но и с конца. Пользовались они и гематрией, основанной исключительно на древнееврейских текстах, поскольку, как известно, все буквы в иврите имеют также и числовое значение. Каббалисты полагали, что все слова, сведенные к одному числу, связаны между собой неким таинственным образом. – Теории каббалистов, похоже, не находили у Скотта большого сочувствия, а потому он поспешил закончить: – В итоге они пришли к выводу, что у Бога есть семьдесят два имени.
– Так вы все это к чему?
– А вот к чему, – попытался объяснить лингвист. – В шестнадцатом веке Бруно провел интересный опыт с концентрическими колесами, которые были разделены на сто пятьдесят секторов. Каждое колесо содержало тридцать букв: двадцать три латинских и нескольких греческих и древнееврейских, передававших отсутствующие в латинском звуки. Вращая колеса, он получал тройные комбинации в надежде открыть с их помощью первоначальный, совершенный язык человечества. Получилась полная чушь, но изобретение Бруно впоследствии вошло в арсенал средств нового искусства, криптографии.
– И с тех пор мы общаемся друг с другом через тайные послания, – добавил Пирс.
– В конце концов начали делать вот что: полоску бумаги или другого материала
– А, цилиндр и лента? – спросила Сара, в которой рассказ лингвиста пробудил воспоминание о чем-то полузабытом. – Был такой геолог, француз по имени… как же его звали… Шан.. да, точно, Шантуркуа. Жил где-то в тысяча восьмисотые. Так вот, он тоже размещал химические элементы по спирали на цилиндре. Элементов тогда было, по-моему, двадцать четыре. И вот тогда Шантуркуа заметил периодичность их свойств… ну, вы это сами знаете. Он обратил внимание на то, что похожие элементы встречаются после каждого седьмого. Это была одна из первых попыток построить периодическую таблицу.
Хаккетт, похоже, тоже что-то вспомнил, но его опередил Мейтсон.
– Может, и нам попробовать? Порежем фотографии на спирали и наклеим на цилиндр.
– Разве не то же самое уже делали в Гизе? – поинтересовался Пирс.
– Джон Ньюлендс, – перебил его Хаккетт. – Английский химик. Он проделал такую же работу в девятнадцатом веке и подтвердил существование некоей числовой модели. Только Ньюлендс взял за сравнение музыку. В музыкальной гамме семь нот, а с восьмой мы переходим на следующую октаву. Но в том же году Майер открыл в ритме периодичности и более сложную структуру. – Хаккетт улыбнулся, как человек, знающий, о чем говорит. – Восьмой и шестнадцатый элемент – это всегда как бы подъемы, пики, а потом ритм смещается на восемнадцать элементов вместо семи. По периодической системе словно проходит волна… Между прочим, осталось семнадцать минут.
– По периодической системе проходит волна?
– Да, – кивнула Сара. – Это означает, что можно предсказать, где, в каком месте таблицы, появятся следующие стабильные элементы. Существует что-то вроде Атлантиды, некий элемент, проходящий параллельно общепринятой таблице, который еще предстоит открыть. Где-то в группе с атомным числом от ста пятнадцати до ста восьмидесяти.
– Орихалк, – подсказал Пирс.
Сара моргнула.
– Извините? Не поняла.
– Платон. Описывая в первый раз Атлантиду, он отмечал, что ее стены покрыты драгоценными металлами. Золотом, серебром. И самым ценным из всех был загадочный красновато-золотистый металл, называемый им орихалком. В книге сказано, что он светился, как огонь.
– С-60 в чистом виде тоже имеет красновато-золотистый цвет, – напомнила Сара.
– Но орихалк не камень, а металл.
– В Южной Америке, – задумчиво заговорил Скотт, – как гласит одна легенда, когда четыре главных бога выполнили свою миссию, то, прежде чем уйти, они поместили все свои знания и всю свою силу в некий дар, одновременно почитаемый и внушающий страх. Дар этот существовал в виде камня. Камня Накцит.
– Моисей, отправившись на гору, чтобы получить десять заповедей, увидел там камень, на котором они были начертаны пальцем Бога, – напомнила Новэмбер. – И камень отливал голубым. От камня исходил такой жар, что Моисею обожгло лицо, и потом ему до конца жизни пришлось скрывать шрамы.
– Древние камни… древние металлы… – пробормотал Скотт, снова рассматривая фотографию и потирая ладонью щеку. – Периодичность. Скачкообразная последовательность. Я что-то упускаю. Но что?
Гэнт поднялся со стула. Все это было выше его разумения и, откровенно говоря, изрядно раздражало.
– Спутник сейчас переориентируют, – сказал он. – Специально для вас. Хочу посмотреть, как идет заправка самолетов. И позвоню еще раз китайцам, сообщу, что мы собираемся вылетать.
– Каким китайцам? – спросила Сара.