Код предательства
Шрифт:
И я уже, почти не прячась, пригнувшись, правда, как по весне наш кот Василий, побежал к погребке.
Гальку пришлось перевернуть. Потому что спала она уже на животе, а мне было нужно, чтобы на спине.
Трусы я с неё снял, уже почти привычно. Разделся сам. Немного задержался напротив раздвинутых ног. Спит. Точно, спит. Волосы разметались по подушке. Свободно, сонно лежат руки по сторонам.
Вновь затвердевший, напрягшийся свой заострённый ствол я приставил опять к середине складки, надавил, и… легко и сладко куда-то провалился и каким-то седьмым
Верно говорил Толька Зубков: есть у них, у девчонок, дырка.
Всё опять повторилось, но уже в более замедленном виде. И как мне показалось, уже по-настоящему.
Я потом всё за собой прибрал. Гальку обтёр. Нашёл трусы, стал надевать. По ходу процедуры на них порвалась резинка. Взялся завязывать. Руки, блин, тряслись, будто кур воровал. Кое-как завязал на корявый узел. Платье обратно натянул, прикрыл живот и бёдра. Ноги соединил вместе. Потом подумал, что поза получается слишком торжественная, как у покойницы. Чуть согнул одну ногу в колене, чтобы выглядело всё естественно.
И – опять осторожно, пригибаясь и оглядываясь, совсем, как наш кот, заторопился к своему дому…
Конечно, тем, кто делал подобное уже сто раз, может показаться неинтересным всё, что я рассказываю…
Ну, вот… Совершил я, значит, свой ратный подвиг и, как и положено настоящему преступнику, «залёг на дно».
В тот памятный для меня день, как будто ничего не случилось на белом свете. Галька проснулась, как ни в чём ни бывало. Гремела у себя во дворе тазиками, чего-то мыла, стирала, убирала. Поливала грядки с овощами. Потом приехали родители. Сначала её - раньше распродались. Потом – мои. Потом пришёл с тремя пескарями Витька со своей рыбалки, получил пендюлей, полез в крыжовник отбывать трудовую повинность. Если бы не возникающий в моих штанах возбуждённый предмет, как только я вспоминал о своём преступлении, то можно было подумать, что всё мне просто приснилось. Может, и правда, приснилось? Но – нет. Слишком ясно, слишком хорошо я всё помнил.
Но – хоть и вспыхивало каждый день у меня желание проскочить ещё разок в погребку во время Галькиной сиесты, скрипя зубами, я его подавлял. Хватит. Внутренний голос говорил, что, если застукают – не сносить тогда ни головы, ни того, что у меня в штанах настойчиво требовало нового свидания.
И прошло какое-то время. Отошли огурцы. Появились первые помидоры. Которые родителям удавалось продавать сначала по три рубля, потом по два пятьдесят, а потом, когда возить стали уже не сумками, а корзинами – и по сорок копеек.
И вот уехали как-то и мои и Мелешкины родители опять на базар. У себя на хозяйстве остался я. Во дворе Мелешкиных подметала двор Галька. Витька чистил сарай. Потом они уходили в дом. Потом вышел Витька, перескочил через забор ко мне и позвал есть ранетки. У них во дворе росло невысокое дерево уральской ранетки, плоды которой были сказочно вкусными, хоть и наполовину с червями.
Мы приставили к дереву кривую, сколоченную из кленовых жердей, лестницу, нарвали в пазухи ранеток, потом спустились и прямо под деревом устроили пир. Простелили старое одеяло, высыпали на него ранетки, сами сели рядом. Приблизительно так взрослые садятся поболтать за стопочкой самогона, бутылью браги, или ведром пива. Все детские игры – имитация взрослой жизни, подготовка к ней.
Мы,
Постепенно заговорили ПРО ЭТО. Витька спросил меня, ПРОБОВАЛ ли я? Хотя за моими плечами уже имелась вполне конкретная шалость, я предпочёл о ней умолчать. Во-первых, Галька Витькина сестра. Во-вторых, всё-таки «не сама дала». А я вроде, как украл. Нет, признаваться в этом было никак не возможно. Хотя поделиться с кем-то, обменяться впечатлениями, конечно, хотелось.
И я сказал так: что, мо
л, в теории я уже всё знаю очень хорошо. И книжки читал, и пацаны рассказывали. И Вальку Потееву кругом трогал, когда в кулюкушки играли. И она не сопротивлялась. Мы вместе прятались, и кричать было нельзя. И Валька молчала. Игра кончилась, а мы про неё и забыли. Уже друзья наши стали кричать, звать нас…
А Витька сказал: - А я уже ПРОБОВАЛ…
У меня глаза на лоб полезли. Витька на год младше меня, я считал его ещё соплёй, хотя об этом ему по дружбе не говорил. И он уже – ПРОБОВАЛ!
– По-настоящему?
– Ну, да…
– А с кем?
– С сеструхой, с Галькой…
Тут у меня ещё и встали дыбом волосы. С… Галькой?.. Витька?..
– А ты, если хочешь, можешь к ней сейчас пойти, она и тебе даст, - великодушно продолжил свои откровенности Витька.
– Она сейчас на погребке, наверное, спать собирается.
У меня был какой-то ступор, который Витька истолковал за нерешительность: - Да чё ты, всё нормально, мы уже с ней три года!..
Ну… да… конечно… три года – это… Три года?..
И Витька тут сказал: - Чего ты, - мол, - ссышь? Иди, пока она спать не завалилась…
И я… пошёл…
Галька сидела в полутёмной погребке, на знакомом мне ватном матрасе. В коротеньком халате. Расчесывала свои длинные волосы. – Привет, - говорю, Галя, - что делаешь?.. Как будто слепой, не вижу. Но заговорить как-то нужно. Галька мне что-то отвечала, а я думал, о чём бы её дальше спросить, чтобы беседа не оборвалась. Сел рядом – А ты, говорю, что, ногти ножницами не стрижёшь, обкусываешь? – А можно я на тебя на голую посмотрю, я никогда девчонок голых не видел?..
Галька, как будто не заметила странного перехода в моих вопросах от ногтей к раздеванию, смущённо улыбнулась и сказала просто: - Ладно. Только ты тоже разденься, а то я так стесняюсь…
Мне казалось, что всё это не со мной, что это вообще какой-то сон.
Галька расстегнула халатик, осталась в маленьких жёлтых трусах. Потом сняла и их. Легла на ватный матрас, вытянув вперёд свои тонкие ноги и зачем-то сделав руки по швам.
Раздевался, путаясь в одежде, и я. Уже задубел и жёстко встал мой мальчишеский друг, торчал колом, трусы за него зацепились, я чуть не упал. Наконец, ото всего освободился, остался совсем голым перед лежащей на матрасе Галькой. Стоял с вздыбленным писом, который в напряжении чуть подрагивал. Не знал, что сказать. Вроде время, которое необходимо, чтобы посмотреть на голую девочку уже прошло. И посмотрел уже и рассмотрел. И что-то нужно было делать дальше. Или – сказать…