Код Рублева
Шрифт:
– Не беспокойтесь, на вашу драгоценную честь я покушаться не стану. А условие мое таково: вы выслушаете стихи, которые я вам буду читать, и если ни одно из них вас не впечатлит, открыто мне об этом скажете. Но только искренне, без вранья. Идет?
– Идет, – ответил Алеша, отказываясь верить своему счастью.
– Ну тогда пошли. А то я совсем озяб, пока с вами говорил.
Есенин жил в маленькой, холодной комнате с кроватью, стулом и маленьким столом. На полу лежал свернутый в рулон матрас.
– Располагайтесь.
Он усадил Алешу на кровать, прямо перед столом. Потом взял со стола перевернутую железную миску – под ней лежало большое яблоко. Есенин протянул яблоко гостю.
– Вот, держите яблоко. Сейчас еще что-нибудь поищу.
– Пожалуйста, не трудитесь. Я не голоден.
– Чепуха! – Поэт прошел к полке, поискал что-то в картонном ящичке, вернулся к столу и бросил на столешницу белый сухарь: – Угощайтесь! На меня не смотрите, я наелся в кафе эклеров с чаем.
Пока Алеша грыз сухарь, макая его в кружку с водой, Есенин читал ему стихи. Стихи были задушевные, с хорошей рифмовкой, богатыми и неожиданными метафорами.
– Ну? – спросил поэт, закончив чтение. – Каково?
Алеша подумал и сказал:
– Мне нравится то, что вы уважительно относитесь к деревне. Только мне кажется, что вы слегка преувеличиваете. Деревня еще сто лет не исчезнет. И никакие железные кони ее не вытопчут. Главное, чтобы голода не было, а с остальным народ сам разберется. Сейчас много других проблем – более важных.
– Это каких же, к примеру? – прищурился поэт.
– Что станет с человеческой душой, – смущенно ответил Алеша. – Посмотрите, что вокруг творится. Люди убивают друг друга за просто так, по привычке. Это уже не Россия, а какой-то хаотично кружащийся адский мрак, засасывающий в себя людей.
– Но из этого мрака может родиться новое будущее – светлое, человечное, когда люди будут жить в братстве и любви!
– Из адского мрака не может выйти ничего светлого, – возразил Алеша.
– А вы слыхали когда-нибудь об очистительном огне?
– Слыхал. Но этот огонь не очищает, а выжигает людские души дотла. Как можно построить светлое будущее на крови и страданиях людей? Это все равно что построить кабак на кладбище, где лежат замученные дети.
Алеша передернул плечами, его снова начало знобить.
– Вы говорите спорные вещи, но как-то очень убедительно, – сказал, подумав секунду, Есенин. – Как вас зовут? Алеша? Давайте-ка выпьем, Алеша. – Есенин наполнил стаканы вином и поставил бутылку на пол. Поднял стакан и сказал задумчивым голосом: – Давайте выпьем за деревню, за простых, добрых людей. За то, чтобы все это когда-нибудь кончилось и жизнь вошла в нормальное русло.
Алеша взял стакан. Они чокнулись и выпили. Есенин взял со стола яблоко и насильно вложил его Алеше в ладонь.
– Закусите, а то опьянеете.
Алеша поблагодарил и надкусил яблоко за зеленый бок. Оно было кислым, и у Алеши сразу свело скулы. Внезапно он почувствовал,
Есенин закурил папиросу, швырнул спичку в горшок с каким-то желтым цветком и спросил:
– Вам совсем негде жить?
– Я в Москве ненадолго, – ответил Алеша, чувствуя, как по телу пробежала волна тепла. – Мне нужно кое-что сделать.
– Что сделать?
– Я не могу вам сказать. Это приватное дело.
– Понимаю, – кивнул Есенин. Глаза у поэта были прищурены, папироса дымила в углу рта. – Налить вам еще?
– Нет. Не стоит.
– Бросьте, это же не самогонка! Ну давайте, подставляйте стакан, не ломайтесь. Я люблю поговорить с незнакомыми людьми, а мы ведь с вами толком не знакомы. Вы, видимо, религиозный человек? Вот, послушайте-ка.
Есенин поднял руку с распахнутой пятерней и, не вынимая дымящейся папиросы изо рта, проревел:
Радуйся, Сионе!Проливай свой свет!Новый в небосклонеВызрел Назарет!Новый на кобылеЕдет к миру Спас!Наша вера – в силе!Наша правда – в нас!– Как вам такое богохульство? Впечатляет, а! – сверкнул он голубыми глазами.
Алеша покачал головой:
– Не очень. Вера не может быть в силе. Иначе самые святые люди на земле – это насильники, разбойники да убийцы. И правда вовсе не в нас. Вернее, она в нас, но до нее еще нужно доискаться.
– Чего ж ее искать, коли она внутри?
– По дороге к ней зверь сидит. Чтобы до человека в себе добраться, нужно сначала этого зверя убить.
– А коли он вас, тогда что?
– Тогда все, конец, – ответил Алеша.
Есенин улыбнулся. Улыбка у него была светлая и добрая.
– Вы, Алеша, говорите как поэт, – сказал Есенин. – Что еще вас смущает в моих стихах?
– Меня смущает вызревший новый Спас. Я давно заметил: отчего-то большевики, отрицая в корне религию, видят в своем явлении миру второе пришествие Христа. Видимо, они считают, что это оправдывает их поступки.
– Вас смущает размах? – прищурился на него Есенин.
Алеша покачал головой:
– Нет. Зло любит действовать с размахом и шумом. Только так оно может сойти за подобие добра. Камерность ему противопоказана.
Есенин воткнул докуренную папиросу в горшок с цветком и тут же зажег новую.
– Да, второе пришествие… – пробормотал он, о чем-то размышляя. Глянул из-под светлой челки на Алешу и задорно произнес: – Приди сейчас Иисус, его бы в Чека мобилизовали и форменную фуражку со звездой вместо тернового венца на голову нахлобучили бы… Вы так и не надумали еще выпить?