Код Средневековья. Иероним Босх
Шрифт:
Рис. 21. Босха приняли в качестве рядового члена этой религиозной конгрегации в 1486/87 году. Его имя, четвёртое снизу, «Иеронимус, сын Антония ван Акена», появляется в списках среди более чем 350 имён новообращённых из Нижних земель и Германии, принятых в тот год. Archief van de Illustre Lieve Vrouwe Broederschap, Rekeningboek 1485–1495, inv. 122, fol. 42v. Hertogenbosch.
Рис. 22. Но уже год спустя тем же почерком выведено на полях документа имя «Йерун художник», что означало участие
Расходы Братства за 1488/89 год показывают, что первый банкет 1488 года состоялся летом в доме «Иеронима живописца». На этом застольном празднестве присутствовали двое чрезвычайно важных, именитых и почётных гостей: Лука (секретарь будущего короля Священной Римской Империи – Максимилиана I, мужа Марии Бургундской) и Гисбрехт фон Роде (представитель Братства в Кёльне).
В 1498/99 году Босх организовал свой второй банкет Лебедя. Пир проходил в доме, принадлежавшем Братству, на улице Хинтхамерстрат. В то время там проживал Ваутер ван дер Рюллен, чей статус был достаточно высок, чтобы занять один из домов Братства. Босху компенсировали расходы суммой лишь в 10 с половиной стюверов, поскольку один из двух лебедей, предназначенных для стола, был преподнесён «в качестве подарка от нашего господина» (Филипп Красивый), а другой был представлен Рутгером ван Эрпе, который приобрёл праздничную птицу за восемь стюверов. Лебедь – драгоценнейшая птица, символ чистоты, но также и роскоши (нередко в искусстве XX века, к примеру, в кинематографе Луиса Бунюэля, лебедь становится эмблемой вульгарности и одиозной буржуазности, признаком чрезмерной праздности и неоправданных растрат).
Что же значит лебедь – сакральный тотем Братства? В убранстве собора Святого Иоанна в Хертогенбосе можно увидеть мужественного, средневекового рыцаря, облачённого в доспехи. Подле него – лебедь. Грациозная и величественная птица имела особый статус в Брабантском герцогстве, ассоциировавшийся с родословной правителей, которая велась от Рыцаря-Лебедя. По легенде, Готфрид, первый фактический герцог Брабанта, гордился происхождением от прославленного Рыцаря-Лебедя, фигурирующего в предании как сын Сваны, сестры Юлия Цезаря: лебедь считался дедом Готфрида Бульонского. Имена же Рыцаря-Лебедя, запечатлевшиеся в различных легендарных сказаниях, – Лоэнгрин (в немецком варианте) и Элиас (в брабантском). История Рыца-ря-Лебедя пользовалась чрезвычайной популярностью в Средневековье, сохранились французские, английские, испанские, итальянские, португальские, и, конечно же, немецкие редакции, версии и переложения. В XII веке немецкий поэт Вольфрам фон Эшенбах сделал Лебедя (через образ Лоэнгрина) героем эпоса «Парцифаль», артуровского цикла (упоминается как Лоэрангрин, сын Пёрсиваля). «Рыцарь с лебедем», написанный Конрадом фон Вюрцбургом в 1257 году, также рассказывал о лебеде. По мотивам именно этих текстов создано либретто для оперы Рихарда Вагнера «Лоэнгрин».
Судя по всему лебедь для Братства, ассоциировавшего себя с этой царственной птицей и вкушавшей её, служил символом религиозной и национальной идентичности.
В записях расходов Братства за 1509/10 год зафиксировано, что 10 марта 1510 года Босх организовал ещё одну трапезу – свою третью и последнюю. Он устроил особенный постный ужин (седьмой в году), и впервые в счетах появились столь скромные расходы: подавались рыба, фрукты и вино. Босх заплатил за рыбу, а вино приобрела Адриана ван Вилик, проводившая поминальный ужин почившего 12 марта 1509 года супруга Яна де Ваеха. В записи указано, что банкет состоялся «в доме брата художника Иеронима ван Акена, который называет себя Иеронимус Босх»: казначей дважды упоминает Босха. И это один из двух документов, свидетельствующих о предпочтении художника подписываться именем «Босх». Другой документ составлен сентябрём 1504 года (вероятно, в Хертогенбосе): в нём фиксируется сумма, полученная Босхом за триптих «Страшный суд», заказанный Филиппом Красивым.
На заре своего пребывания в составе Братства в качестве рядового члена в 1487/88 году, Босх фигурирует в записях как «Йерун», тогда как уже в записи о первом «Лебедином банкете» 1488/89 года секретарь и казначей, ведущий счета Братства, нарекает его «Иероним». Когда Босх проводил «Лебединый банкет» в конце 1498 года – после смерти брата – его записали как «Иероним ван Акен». Более одиннадцати лет спустя, в марте 1510 года, он назван уже «Иеронимом Босхом» в документах о последнем из организованных им банкетов: к тому времени его работы стали известны и Иероним обрёл свободу подписываться тем именем, которым хотел, псевдонимом,
Рис 23 а. Ранее «Брак в Кане» приписывался Иерониму Босху, однако сегодня считается, что картина создана эпигоном: быть может, это копия с неуцелевшего оригинала. Справа (на фоне расписной ткани) восседает Христос – символический жених. Вода чудесным образом обернулась вином. Примечательны блюда, которые подаются пирующим. Вероятно, подобное застолье иллюстрирует знаменитые банкеты Братства, на которых подавался лебедь. За невестой расположен странный алтарь со всевозможными сосудами и дарохранительницами в форме пеликана, согбенного под тяжестью святого креста (Христофора). На алтарь указует странный персонаж с палочкой в руке. Его присутствие мешает однозначному восприятию всей картины: ведь, вполне возможно, он – маг и/или алхимик. Играющие на переднем плане собачки были пририсованы неизвестным художником в XVIII веке. В целом же композиция кодирует сложное, многосоставное высказывание: по меньшей мере – противопоставление добра и зла, истинного и ложного чуда (рис. 23 б).
Рис 23 б. Из пасти свиньи и клюва лебедя брызжет пламя. Гость или прислужник, открыв рот, рьяно ловит капли, вытекающие из упавшей бутылки ликёра. Волынщик (аллегория похоти) возвышается над ним. В задней части находится сводчатая комната со своего рода буфетом. Рядом с ним стоит человек с палочкой: быть может, он маг или, наоборот, посохом указует на выбор двух путей: благого, представленного на алтаре, и негативного, праздного. Над левой капителью колонны можно увидеть амуроподобное существо в шлеме, стреляющее в монстра, скрывающегося в круглой дыре справа. Через окно два любопытных человека подглядывают из сада. За одной из колонн прячется сова. Это негативные образы или лжечудеса, инициированные магом или греховным началом, они противопоставляются истинным чудесам Христа: претворение вод в вино и вина в кровь Христа. Возможно, художник также имел в виду следующий библейский текст: «Не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе Господней и в трапезе бесовской» (1Кор. 10:21). Трапеза Братства сопоставляется с пиром в Кане, евхаристическим обрядом и противопоставляется ложным, профанным знаниям и магическим чудесам. Ок. 1561 г. Museum Boijmans Van Beuningen, Rotterdam.
Иеронимов карнавал
Городская площадь, распластавшаяся близ кафедрального собора, была местом торжеств и празднований: мирских и сакральных. Главным религиозным праздником считался здесь ежегодный крестный ход в честь образа Богоматери (нид. Onze Lieve Vrouwe). В 1381 году перед статуей Богородицы произошло чудо. С тех пор она стала объектом поклонения для жителей города и бессчётных легионов паломников, одержимых жаждой посетить часовню Богоматери в церкви святого Иоанна. Под звуки торжественной музыки в величественном шествии принимал участие каждый житель города: у каждого своя роль в этом грандиозном спектакле – предрешённая и предписанная в строгом соответствии с положением в социальной иерархии.
Облачённые в свои лучшие одежды и гордо несущие изображения своих святых и кресты – различные католические братства также участвовали в литургии под открытым небом. Представители Братства Богоматери торжественно демонстрировали образ из почитаемой часовни. Процессию-перформанс возглавляли ожившие, воскресшие события жизни Христа и Страстей Христовых: среди прочего, разыгрывались сцены поклонения волхвов, бичевания и несения креста. Тут всякий рьяно верующий человек мог удостоиться чести подражать Христу, воспроизводить библейские сюжеты, причащаться вечного блага и Бога посредством своего участия в священном и возвышенном дефиле.
Жизнь современника Иеронима Босха была обусловлена и пронизана верой и поверьями, преданием и Писанием, однако она не ограничивалась лишь идеальным, высоким и благим, в ней всегда находилось время и место для низового и весёлого, хаоса и травестии. Сдерживаемые в благочестивой (хотя бы внешне) жизни христианина тёмные, тайные, скрытые желания обретали стремительный выход в момент специфических праздников Средневековья – карнавалов. Хертогенбос, как и многие другие европейские города того времени, безусловно, знал карнавал, столь подробно проанализированный Михаилом Бахтиным и тем или иным образом сказавшийся в творчестве средневековых художников, писателей, поэтов: на картинах Иеронима Босха и Питера Брейгеля, в литературных опусах Франсуа Рабле.