Код возвращения
Шрифт:
Говоров кивнул.
— Это серьезный офицер. Он руководил захватом Абдуллы и ликвидацией Салима.
Вериченко наморщил лоб.
— Это ему мы персонально продлевали разрешение на службу? Он повредил глаза. И у него какая-то странная кличка.
Говоров выпрямился.
— Так точно, товарищ генерал-полковник. Свето-шумовая граната разорвалась прямо перед лицом, снижение зрения. А прозвище у него Вампир!
Вериченко кивнул.
— Да, это боевой, неоднократно проверенный офицер. Что ж, пусть работает.
Через полчаса очередное заседание штаба благополучно завершилось. Яскевич
Управляемый неведомой программой, объяснить которую сейчас не смог бы даже профессор Брониславский, Карданов шел по старым улочкам Богатяновки. Мимо двух-трехэтажных домов из парамоновского дореволюционного кирпича, с наглухо забитыми парадными, над которыми криво висели выцветшие фонарные полукружья из проржавевшей жести. Это был единственный район, где еще сохранились подобные раритеты старины.
Когда-то городовой или квартальный, а потом участковый уполномоченный заставляли хозяев регулярно обновлять свежей краской название улицы и номер дома, ввинчивать лампочки в выдвинутый стеклянный треугольник. Потом порядок кончился, хотя об этом никто не говорил: говорили про плохое финансирование ЖКХ и отсутствие денег. Но независимо от того, что кончилось — деньги или порядок, — теперь прочитать название улицы или номер дома было невозможно, особенно в сумерках. Стены домов избороздили трещины, причем трескался не кирпич, а расходились швы — это подтверждало высокое качество парамоновского кирпича и наличие грунтовых вод.
На углу Мануфактурного переулка он остановился: сверху бежала мощная река из лопнувшего канализационного коллектора, причем бежала уже давно, так как размыла булыжную мостовую и проложила себе довольно глубокое русло. Чтобы перебраться через поток нечистот, пришлось подняться на полквартала вверх, где кто-то набросал камней, ящиков и бревен. Когда он прыгал с камня на ящик, а с ящика на бревно, в нос ударил густой туалетный дух, так что закружилась голова. Когда-то Лапин воспринимал такие вещи как должное, сейчас Карданов и Томпсон ужаснулись: в Смитфилде такое могло произойти только в том случае, если бы нашествие марсиан оказалось успешным.
Что его сюда занесло? — в очередной раз появилась пульсирующая мысль. Но уже возникло предчувствие близкой разгадки. Сейчас он увидит Антонину, Димку, переночует у них и вспомнит, зачем он сюда стремился.
Богатяновка жила своей жизнью. Шумел канализационный поток, переругивались визгливыми голосами толстые неопрятные тетки, гомонили дети, для которых весь ужас вокруг был привычной средой обитания, громко орал выставленный в окно магнитофон. Зачем его выставили в окно? Разве мистер Голдсмит может позволить себе такое? Конечно, нет, надо быть сумасшедшим, чтобы так поступать! Если кто-то хочет слушать громкую музыку, он должен законопатить окна и двери да развернуть динамики к себе, а если он хочет нарушать благочинную тишину и покой соседей, то его должны немедленно арестовать. Но здесь нет ни благочиния, ни тишины, ни покоя, а арестовывают только за убийства и террористические акты.
Все, что происходило вокруг, бессовестно и нагло врывалось в голову Карданова, заставляя мозг реагировать тупой, ноющей болью. Макс остановился и перевел дыхание. Его ботинки
— Эй, ты! — сухой надтреснутый голос окликнул Карданова из подворотни, и Макс машинально повернул голову. Прямо на проезде сидели на корточках трое. Двое совсем молодых подростков, лет по девятнадцати, и мужчина постарше, которому можно было с одинаковым успехом дать и тридцать лет, и сорок, и пятьдесят. Растянутое спортивное трико, жеваная майка канареечного цвета, небрежно наброшенная кожаная куртка явно с чужого плеча. Небритое лицо, синяки под глазами, впалые синюшные губы.
Руки у всех троих вытянуты и локтями лежат на коленях. Это поза опытных арестантов, которые используют для отдыха каждую минуту остановки этапной колонны. Но, судя по синим узорам, сливающимся со спортивным трико, специфический опыт был только у старшего, а молодые просто ему подражали и учились манерам. Это старый лагерный волк и его пристяжь.
— Чего вылупился? А ну-ка иди сюда! — развязно, с блатными интонациями обращался к Карданову один из молодняка. — Ты че, глухой? — Парень вынул изо рта чинарик и небрежно протянул его сидящему рядом товарищу. — Иди, куртку купи!
— Куртка мне не нужна, — спокойно ответил Макс.
— Ну, тогда свое шмотье продай!
— Не продается.
— Да иди сюда, побазарим! Чего ты здесь вынюхиваешь?
— Тебе надо, ты и иди!
— Ах так! Смотри, сам нарвался!
Парень поднялся. Он был высокого роста и настроен явно на драку. Почему здесь столько агрессивных и недоброжелательных людей?
— Подожди, Кирюха. — Из подворотни вышел еще один человек и схватил парня за руку. Он тоже был в дешевом трико, небритый, с татуировками на пальцах. И пристально всматривался в Макса. Так смотрят знакомые.
— Чокнутый, ты, что ли? Не узнаешь?
Небритый улыбался, обнажая тусклые железные зубы.
Да это Витька Кружок — приятель из прошлой жизни! Он здорово изменился и постарел, и неудивительно: богатяновские жители не ездят в санатории, а в тех местах, куда они периодически попадают, молодости и здоровья не добавляется. У Кружка было две «ходки» — одна за вооруженный разбой, поэтому на Богатяновке он считался в авторитете.
— Привет, Витя. Узнаю. Только я уже давно не Чокнутый.
— Да вижу, вижу. Забурел, разбогател. Мы тебя по телику видели! То ли ты, то ли не ты, а просто похожий. Мы так и не поняли. Но бабок ты огреб круто!
— Каких бабок? За что?
— Ладно, не меньжуйся, — засмеялся Кружок, ощерив в улыбке свою железную пасть. — За киношку небось «капусты» нехило нарубил!
— Да нет, — Макс пожал плечами. — Мне ничего не заплатили. Я же не актер.
Он тут же понял, что ни Кружка, ни матерого арестантского волка с учениками-волчатами такой ответ не убедил. Им нет никакого дела — заплатили Карданову или нет. Раз они считают, что он при деньгах, никакие объяснения не «хиляют».
— Ну отстегни немного бабла, не жмись! — натянуто улыбнулся Кружок. — У тебя вон один лапсердак небось тыщу рябчиков стоит!