Кодекс бесчестия
Шрифт:
– Понял тебя, Пастух, приказ понял. Что у вас?
– Пока ничего.
– Помощь нужна?
– спросил Артист.
– От тебя только одна: не треплись в эфире.
Ну? И что же там происходит?
Этот вопрос волновал не только меня. Наших подопечных он волновал еще больше. Они выбрались из укрытий, побубнили в рации, пытаясь связаться со своими. Ответа не дождались. О чем-то посовещались, покурили и двинулись по тропе в глубь распадка, держа наизготовку свои "калаши". Двигались грамотно: один проскакивал вперед и занимал позицию для стрельбы, пропускал второго, страховал его, потом менялись местами.
Некоторое время мы крались за ними. Неожиданно Боцман остановился и придержал меня за плечо.
– Дальше не пойдем, - сказал он.
– Нельзя.
– Почему?
– спросил я, хотя сам только что об этом подумал.
– Не знаю. Внутренний голос. Говорит: не суйтесь. Клиент же не знает, что нас наняли охранять его, а не наоборот.
– А эти?
– А что эти? Они выбрали не ту профессию. Но их же никто не заставлял, верно?
Мы вернулись к началу распадка и укрылись на склоне сопки таким образом, чтобы можно было видеть и тропу, и стоявший на обочине дороги джип. Нагребая на себя листья, я машинально отметил, что даже в Чечне не маскировался так, как в этом мирном осеннем лесу.
Через некоторое время вызвал Муху:
– Доложи обстановку.
– Пока тихо. Какое-то там шевеление. Не пойму что.
– Какое шевеление?
– Сорока трещит.
– Замри. Что бы ни происходило.
– Понял.
Я не спускал с тропы глаз и все же не заметил, как клиент появился. Ни камешек не стукнул, ни ветка не шевельнулась. Будто серая тень скользнула в листве. Поравнявшись с нами, он замер. Я закрыл глаза и превратился в камень. В валун. Поросший мхом. Осыпанный мелкими золотыми листьями карликовых берез. Валун и валун. Лежу со времен ледникового периода. Нуль эмоций. Какие эмоции могут исходить от старого валуна?
Потом что-то подсказало мне, что можно открыть глаза. Его уже не было.
– Видели?
– прорезался в эфире Артист.
– Что?
– Он смотрел на дорогу. Минут пять. Потом вернулся.
– Куда?
– Назад, в сопки.
– Что происходит, Пастух?
– вмешался в наш разговор Муха.
– Всем уйти со связи, - приказал я.
Что происходит. А черт его знает, что происходит!
Снова он появился минут через двадцать. На этот раз мы его услышали. Мудрено было не услышать: он тащил на спине одного из братков, с бычьим затылком, закинув ноги трупа на плечи и держась за них, как за лямки рюкзака. Весу в бычке было килограммов восемьдесят, но и при этом клиент двигался размеренно, с механической четкостью движений. Лишь камни громко хрустели под его ногами. На груди у него болтались два "калаша", из чего я сделал вывод, что этих мурманских братанов не выручил их армейский или киношный опыт. А ведь предупреждает Минздрав: курение опасно для вашего здоровья.
На выходе из распадка он остановился, внимательно осмотрел дорогу и спустился к джипу. Вякнула охранная сигнализация. Вероятно, ключи он нашел в кармане водителя джипа. Он забросил свою ношу в салон и быстро, уверенно, как по разминированной территории, углубился в распадок. Через полчаса появился с ковбоем.
– Муха, он едет к тебе, - предупредил я.
– Сиди и не высовывайся. Что видишь?
– Пока ничего не вижу. Теперь вижу. "Судзуки". Жмет со страшной силой. Ух ты! Вот это да!
– Что там?
– Он сбросил джип в озеро! Сходу! А сам выскочил! В последний момент!
– Что делает?
– Отряхивается.
– А сейчас?
– Идет к "Ниве". Открыл. А теперь идет в сопки. Быстро идет.
– Те двое, они далеко от дороги?
– Инфарктники? Не очень.
Я уже догадался, что за этим последует. Так и было. Клиент по очереди вынес из распадка инфарктников, загрузил их в "Ниву" и погнал тачку в сторону станции.
Артист доложил:
– Вижу "Ниву". Едет медленно. Остановился. Вылез. Осматривает берег. Ставит "Ниву" поперек дороги, мордой к откосу. Ну дает!
– Докладывай, а не треплись!
– Докладываю. Пересадил на водительское сиденье одного из кадров. Пристегнул ремнем безопасности. Вытащил из салона свой сидор. Толкает "Ниву" в задницу. Сейчас будет бултых. Слышал?
– Продолжай.
– Отряхнул руки. Поднял сидор. Пошел к станции. Все, скрылся за поворотом.
– Жми за Мухой. Потом возвращайся сюда.
– Понял тебя.
Мы с Боцманом немного выждали и выбрались на дорогу. Здесь нас подобрал Артист. Уже заметно стемнело. В свете фар на обочине мелькнул светлый плащ клиента. Он не оглянулся, даже не попытался голосовать. Как шел по дороге, так и шел. Только форменного лагерного кепарика на нем уже не было - то ли выбросил, то ли спрятал в сидор.
Через полтора часа он подошел к станции и купил билет на поезд "Мурманск - Москва". До поезда было около трех часов. Он прошел в конец тускло освещенной платформы и уселся на скамейку с видом человека, который отшагал двадцать километров и теперь рад возможности вытянуть ноги. Мы наблюдали за ним издалека, из машины.
– Ну? И что вы обо всем этом думаете?
– поинтересовался я.
Муха промолчал, а Боцман ответил:
– Наш наниматель ошибся. Нужно охранять не его, а других от него.
– А ты что скажешь?
– обернулся я к Артисту.
Он немного подумал и произнес:
– Уличного музыканта одаряет золотыми червонцами осень. Он богат уже, скоро зима.
Артиста мы высадили в Оленегорске, чтобы он сел на пассажирский поезд "Мурманск - Москва", на который позже, на полустанке, сядет клиент. Не для того, чтобы подстраховать его. Из всех людей, которых я знал, он меньше всего нуждался в подстраховке. Просто для того, чтобы быть уверенными, что он благополучно прибыл в Москву. За это нам, собственно, и заплатили. Сами же потащились в Мурманск, отдали мужику "Жигули" и на самолете вернулись в Москву.
Мурманский поезд прибыл на Ленинградский вокзал рано утром. Клиент приехал, никуда не делся. Он прошел в зал ожидания и отправил телеграмму. Артист употребил все свое обаяние, чтобы уболтать девочку в окошке телеграфа и узнать текст. Она млела, глупо хихикала, но молчала, как партизанка. Он узнал лишь то, что мы и так знали: фамилию отправителя. Фамилия была: Калмыков.
– Думаю, он сообщил о том, что вернулся, - поделился с нами Артист нулевым итогом получасового вдохновенного трепа.