Кодекс Крови. Книга III

Борзых М.

— А что где-то здесь живёт оракул?

— Жил, — поправила меня Коброва, — умер от древности лет десять назад, — и съела ягоду спелой клубники, перед этим облизав её кончиком языка, словно настоящая змея.

«Да твою же мать, женщина! Что же ты творишь!?» — билось набатом в моей голове. Я сжал снифтер с коньяком так, что стекло треснуло.

— Елизавета Александровна, если вы сейчас же не прекратите, то, несмотря на тёплые отношения, связывавшие вас и моих родителей, несмотря на разницу в возрасте и ваше замужество, я разложу вас прямо здесь на этом столе и доставлю

такое удовольствие, после которого мужа к себе вы больше не подпустите.

Коброва пару секунд всматривалась в мои глаза, а потом вздрогнула и с неё слетела пелена эротизма, до того затапливающая комнату волнами. Женщина побледнела и вся сжалась, словно в ожидании удара. Мне совершенно не понравилась такая реакция.

— Прошу простить меня, Михаил Юрьевич, — она сжала кулаки так, что поранила ногтями ладони, и подняла взгляд на меня, — подобное более не повторится.

Батюшки, да Коброва у нас псионик, выходит. И всё это время она шарашила по моим неокрепшим гормональным мозгам молотом своих способностей. Женщина ждала от меня какого-то ответа, и я не стал мучить даму ожиданием:

— Елизавета Александровна, от меня не укрылась ваша реакция… если муж вас обижает… — я не договорил, ибо у стен в любом поместье всегда есть уши.

— Вы, Михаил, копия своего отца! — тепло улыбнулась Коброва, — я — псионик, муж меня на руках носит, даже если временами готов убить. Вы, кстати, молодец! При том уровне срыва, который у меня был, вас уже должно было накрыть галлюцинациями весьма фривольного содержания. А вы даже способны мыслить и строить причинно-следственные связи. Браво!

Женщина вполне искренне без издевательского подтекста захлопала в ладоши.

— Я, конечно, предполагал, что вы — уникальная женщина, только услышав ваш голос, но даже не предполагал насколько, — вернул я комплимент Елизавете Александровне. — Раз мы оба пришли в чувства, может, обсудим цель моего визита?

— Граф Мангустов ходатайствовал за тебя, так что я в курсе твоих целей, — уже вполне по-деловому повела беседу Коброва, отставляя в сторону бокал с вином и перенеся к себе поближе графин с водой. — Но здесь уж извини, покупали мы эти земли по рыночной стоимости, поэтому подарков не жди.

Вот теперь передо мной сидела собранная, уверенная в себе деловая женщина, готовая ради процветания своего рода перегрызть горло кому угодно. Разительная перемена произошла молниеносно, отчего я испытал уже настоящее восхищение сродни эротическому возбуждению. Хороша! Целиком и полностью понимаю отца! Моя мать была красива спокойной домашней красотой, а Елизавета Александровна… роковая женщина.

— Ну тогда приступим к торгам, — не менее плотоядно улыбнулся я.

* * *

Особняк Кобровых я покидал абсолютно удовлетворённый. Во внутреннем кармане парадной формы лежал мой экземпляр договора купли-продажи бывших земель Виноградовых. Обошлось мне сие удовольствие в приличную сумму, во-первых, потому что Кобровы были держателями основного объёма бывшей вотчины Виноградовых, а, во-вторых, Елизавета Александровна действительно умела не только торговаться, но и аргументировать свою

цену.

Сия женщина не просто продавала землю, но и виноградники, на ней расположенные. Часть сортов Кобровы сумели не только сохранить после бывших владельцев, но и продолжали заниматься селекцией последние четверть века. Вот именно за образцы этих растений Коброва и торговалась до посинения. Я уже готов был выкорчевать эти селекционные сорта с помощью магов земли и жизни и отдать ей, но только фиг вам, Елизавета Александровна продавала либо всё в комплексе, либо никак.

Более того, в ценник Коброва хотела включить ещё и бочки из того самого лимузенского дуба, который в своё время вызвал аллергию у Крысина. Вот только здесь она просчиталась. После случая с Аркадием Ивановичем я полюбопытствовал сроком годности бывшего семейного достояния Виноградовых. Фактически, использовать эти бочки возможно было в пределах полувека, дальше свойства древесины резко снижались, и бочка превращалась в деталь интерьера.

Поэтому бочки, купленные за бесценок два десятка лет назад, в большинстве своём уже отслужили свой срок. А потому заламывать за них цены, как за новые, не вышло, хоть и очень хотелось.

Под конец торгов Коброва не выдержала и высказалась в запале:

— Да вы, Михаил, упырь под стать своему деду!

— Ну вот, а не далее, как два часа назад не вы ли утверждали, что я — вылитый отец? — рассмеялся я.

— Была не права! — сдула Елизавета Александровна непослушную розовую прядку с лица, — вылитый дед! Тот тоже за лишнюю копейку удавился бы!

— Ну, не переигрывайте, сударыня! — я шутливо погрозил ей пальчиком, — вы собирались без зазрения совести впарить мне десять негодных бочек из лимузенского дуба по цене чуть менее трёх тысяч рублей за штуку! Не такие уж и копейки, — поддел я графиню, — мне сегодня таверну в припортовой зоне за такую цену предлагали и то дешевле сторговались.

Коброва заинтересованно взирала на меня, словно на необычную зверушку, впервые увиденную в зоосаде.

— Зачем вам это всё, Михаил? У вас денег куры не клюют, земель больше, чем у многих старых княжеских владетельных домов. Зачем? — она обошла стол и присела на его самый край так, что ткань соблазнительно обтянула её бёдра. Руки графиня сложила под грудью, только подчеркнув её высоту и практически девичью упругость.

Ай да лиса! Ай да Кобра! Это же надо настолько дозированно использовать свой дар, чтобы большинство гостей восприняло это как лёгкое физическое влечение и потеряло концентрацию.

Зря, конечно, дед не одобрил выбор отца. Каким бы кобелём отец не был, но даже женщин он выбирал с умом: одну — для души, другую — на благо рода. Такая как Коброва ещё бы деду фору дала со временем. Я задумался по поводу Надежды. Судя по унаследованному цвету волос, девушка могла перенять и дар матери. А такую кобру можно было бы и пригреть на груди. Но графиня ждала ответа, и я ответил максимально честно и максимально расплывчато:

— Не знаю, спросите, что попроще! Я не помню даже, как выпросил у императора земли вокруг какого-то озера Абрау, но выпросил же зачем-то!