Кодекс Люцифера

Дюбель Рихард

А потом звон раздался совсем близко, и он воспринял его как свирепое рычание человека. Его рванули вверх. Две руки начали сыпать удары. Он чувствовал, как в его грудной клетке ломалось все больше ребер, и кричал от удивления и боли. Он хотел выставить вперед кулаки и разбить грубое лицо, которое висело над ним и рычало, но его руки были прижаты к бокам. Его таскали, как ребенка в руках безжалостного отца, и он закричал от боли; тяжелые ноги прошлись по его телу.

Он перелетел в воздухе и приземлился на что-то вздрагивающее, живое, что танцевало на твердых гранях, которые

поднялись вверх и обрушились на него. Красный жар окружал его, и только он подумал о том, что испытывает боль и ужас, как сразу же понял, что это такой ужас, который никому не удастся описать, и боль, перед которой умолкает самый отчаянный рев.

– Нет! – крикнул отец Мельхиор, и солдаты опустили оружие, из которого хотели расстрелять великана в черной монашеской рясе. Великан стоял, опустив голову, перед извивающимся костром и рычал. Мельхиор увидел, как беспомощно забарахтались ноги аббата, а все остальное было похоронено под горящими поленьями. Он почувствовал, как к горлу подкатила тошнота. Возле главных ворот приходили в себя солдаты, которых неистовый монах раскидал в стороны, как кукол. Второй экипаж, поскрипывая, наклонился набок, когда из него вылез пассажир.

Епископ Мельхиор посмотрел вниз, туда, где в разорванном одеянии из кожи и ткани лежала библия дьявола. Киприан присел рядом с ней на корточки. Одной рукой он держал всхлипывающую Агнесс, а другой – Андрея, который приподнялся и вздрогнул. В его груди торчала стрела, выпущенная отцом Ксавье. Теряя самообладание, епископ понял, что Андрей бросился перед Агнесс и стрела вонзилась в его тело.

Великан отошел от костра и, неуклюже ступая, подошел к застывшей фигуре маленького монаха, который одиноко лежал на мостовой во все увеличивающейся луже крови.

А горящий факел, который когда-то был человеком, неожиданно выскочил из костра.

Над двором разнесся пронзительный вопль. В нем не было ничего человеческого. Так, наверное, кричали бы деревья, падая во время лесного пожара, если бы у деревьев были голоса. Пламя охватило отца Ксавье с головы до ног. Он бежал на огненных ногах и ревел пламенеющим ртом. Черты его лица исказились до неузнаваемости. Он бежал: мука придала небывалую силу его членам. Он бежал, и за его спиной полыхало пламя, шевелило огненными языками, разбрасывало искры. Возможно, отец Ксавье вспомнил о тех звуках, которые ему так хорошо удавалось пропускать мимо ушей, когда он присутствовал на аутодафе; возможно, он слышал, как кричит, зовя свою мать, девочка, а языки пламени пожирают ее тело.

Он бежал точно по направлению ко второму экипажу. Его пассажир уже вышел наружу и полными ужаса глазами смотрел на приближавшегося к нему демона. Солдаты, все еще не оправившиеся от охватившего их ужаса, медленно поднимали оружие… Но они уже не успевали.

Сквозь дикий визг донесся треск. Горящая голова отца Ксавье неожиданно разлетелась в стороны. Ноги пронесли его тело еще пару шагов, затем он грузно осел и упал прямо у ног пассажира второго экипажа. У арки ворот, служившей убежищем Киприану и его друзьям, стоял отец Эрнандо с опущенным мушкетом, который

он вырвал из рук одного из солдат. Пороховой заряд обжег ему правую половину лица; очки его треснули. Он медленно опрокинулся вперед и по самое оперение вогнал арбалетный болт в свое тело.

Пассажир второго экипажа молча смотрел на горящий сверток у своих ног. Наконец он сделал осторожный шаг назад. Его лицо покрывала смертельная бледность, черты исказились от отвращения. Стоящие вокруг него солдаты поспешно крестились, но не потому, что боялись его, а из-за того, что спасся он лишь благодаря Провидению.

С того места, где умер брат Павел, раздался чей-то горький плач. Бука положил тело товарища себе на колени и покачивался взад-вперед.

Кайзер Рудольф фон Габсбург окинул взглядом место действия, освещаемое высоко вздымавшимися языками пламени над грудой развалин, и пошел на нетвердых ногах к экипажу епископа Мельхиора.

Агнесс сходила с ума от отчаяния.

– Сделай что-нибудь, Киприан, сделай хоть что-то для него! Спаси его!

– Он сделал это ради тебя. – У Киприана онемели губы. – Он заслонил тебя от смерти.

Андрей застонал, глядя то на одного, то на другую. У Агнесс было такое чувство, будто кто-то схватил ее душу и разминал в порошок. Краски так быстро покидали лицо Андрея, что казалось, будто кто-то накрывает его белым платком. Девушка всхлипывала так, что содрогалось все ее тело.

– Сделай же что-нибудь! Он мне нужен! Я люблю его!

Киприан, пытавшийся крепко держать дрожащее тело Андрея, посмотрел на нее. Он почувствовал укол прямо в сердце, от которого у него перехватило дыхание. Вдруг чья-то рука впилась ногтями в его воротник и потянула вниз. Он уставился в широко открытые глаза Андрея.

– Я ее… брат! – выдохнул он. – Она… она… моя… сестра. Я все еще вижу мою маму… мою маму перед собой… между всеми этими стройными француженками… такую большую… такую неуклюжую… и я… я помню, что думал… почти с завистью хотел, чтобы моя мама была такой же стройной, как и они… тогда она была… беременной… она носила под сердцем мою сестру – Агнесс… я не знал…

Его голос затих. Он тяжело дышал, глаза закатились, а рука уже не цеплялась за куртку Киприана.

– Мама, – прошептал он, – ты была уже почти мертва, но, умирая… ты родила Агнесс. Монахи… монахи приняли роды… Павел… он убил Иоланту… но тогда он помог Агнесс появиться на свет… он… он не… у зла другое обличье…

На них упала тень. Агнесс оглянулась. Она видела портреты императора Рудольфа, слышала рассказы о нем и узнала его с первого взгляда. Но это совершенно не тронуло ее. Чудовищная фигура проплыла у нее перед глазами.

– Разрешите мне уйти, – попросил Андрей. Он подарил Агнесс тень улыбки. – Было так здорово… увидеть тебя… сестренка. Теперь… разрешите мне уйти. Иоланта уж ждет меня.

– Тебя ждут живые, а не мертвые, – прохрипел Киприан.

– Это же наш рассказчик, – сказал кайзер. – Как он сюда попал?

– Он умирает! – закричала Агнесс. – Это и есть та история, которую вы хотели услышать? – Ее не волновало то, что за подобное неуважение она может лишиться головы. – Он умрет!