Кодекс Люцифера
Шрифт:
Служанка взялась за запор и потянула его к себе. Он бесшумно выскользнул из скобы. Дверь приоткрылась, и внутрь ворвался ледяной порыв ветра. Агнесс задрожала от холода.
– Я подожду тебя здесь и впущу обратно, – сказала горничная.
В следующий момент Агнесс оказалась на улице, дверь тихо закрылась, и девушка очутилась в почти полной темноте. Холод был смертельный, а она никак не могла рассмотреть хоть что-то перед собой, потому что слезы застилали глаза.
Из черной бездны подворотни напротив появилась тень и скользнула к ней, и, если бы тень в ту же секунду попросила умереть вместе с ней, Агнесс согласилась бы.
Внутри
– Агнесс, – произнес Киприан.
Его голос едва заметно дрожал. Это была последняя капля, переполнившая чашу. Что-то развернуло ее сердце прямо в груди и сдавило его; боль была так велика, что на глазах у нее выступили слезы.
– Где ты был все это время? – всхлипнула она.
– Я не хотел оставлять тебя одну.
– Ты же пообещал мне…
– Я знаю. Мое обещание остается в силе.
Она почти не слышала, чтоон говорит. Ее рыдания были такими громкими, что отдавались у нее в ушах.
– Где ты был? – Агнесс почувствовала, как что-то поднялось в ее горле и вырвалось наружу, прежде чем она сумела остановить его. – Где ты был?! – закричала она.
Она чувствовала на себе спокойный пристальный взгляд Киприана. В ее мозгу бушевала буря, поднимавшая огромные волны, которые накрыли ее с головой, и она начала тонуть.
– Я ведь тебя ждала! – снова закричала она. – Ждала! С сердцем, полным надежды, и ртом, полным лжи, когда кто-то из моей семьи или прислуги переходил мне дорогу. Целый день я ждала, что ты выполнишь свое обещание и придешь забрать меня с собой. Я не переставала ждать и тогда, когда родители силой увезли меня из Вены. Я никогда не думала, что ты оставишь меня в беде! Не передавала ждать даже тогда, когда мы уже почти приехали сюда, в Прагу!
– А теперь ты перестала ждать? – спросил он. Девушка смущенно заморгала. На этот вопрос она не могла ему ответить.
– Где ты был? – уже спокойнее повторила она.
Он продолжал смотреть на нее своим особым, раздражающе спокойным взглядом. Агнесс видела пар, образу, емый его дыханием. На полу кареты стоял маленький светильник с полуприкрытой створкой; снаружи, наверное свет был совершенно незаметен. В темноте в его глазах мерцали блики. Каким-то непостижимым образом у нее создалось впечатление, что в повозке неожиданно потеплело. Она поплотнее укуталась в его плащ.
– Я был в тюрьме, – наконец сказал он.
Девушка почему-то не удивилась и лишь прошептала: «Себастьян…» Она вспомнила, что в тот самый день, когда она зря прождала Киприана, не замечая приготовлений к отъезду обоих семейств – как Вигантов, так и Вилфингов, Себастьян Вилфинг пришел в ее дом, попытался обойти нагруженного вещами слугу и врезался в какую-то балку. Он потер ушибленную челюсть и одновременно смеялся и стонал, красноречиво поглядывая в ее сторону. В памяти Агнесс тут же всплыло возникшее у нее тогда впечатление, почти утонувшее в растущем отвращении к нему, что Себастьян был как-то
– Я рассчитывал, что меня вытащит оттуда дядя Мельхиор, но он до самого Рождества просидел в Риме. Он хотел защитить Папу Иннокентия. Ты знаешь, что Папа Иннокентий умер?
Она кивнула.
– Это уже третий Папа за неполных два года. Дядя Мельхиор убежден, что близится конец света.
– Мой мир рухнул, когда ты не пришел, – заявила она.
На этот раз в ее голосе не было упрека. Он ничего ей не ответил. Она почувствовала настоятельную потребность прикоснуться к нему, прижать его к себе – такую же сильную, как и неожиданная злость, охватившая ее. Злость мгновенно испарилась, но все-таки успела подавить желание обнять Киприана – не сумев осуществиться, оно превратилось в тупую боль. Он сидел не шевелясь, и Агнесс тоже будто окаменела. У нее перед глазами висело воспоминание о том, как он стоял там, внизу, у входа в дом – жрец темноты. Священник…
– Что произошло? – прошептала она.
– Дядя Мельхиор вытащил меня из заключения, как только узнал, что стряслось. Мой братец совершил попытку что-то предпринять, но сразу же сдался. Стражники вывели меня наружу, а там меня встречал дядя Мельхиор, еще более худой и бледный, чем раньше. Он сказал мне: «Хорошо снова быть дома», а я ответил: «Согласен». Потом он привез меня к себе во дворец, и я принял первую ванну за последних три месяца. Пока один из его слуг брил меня, он рассказал мне, что случилось в Риме.
– Что мне до Рима? Что случилось с тобой?
Она провела непослушной рукой по его одежде. Тепло, собравшееся в ее норке из двух плащей, снова испарилось. Ее ступни превратились в ледышки.
– Дядя Мельхиор выдвинул одно условие. – Он поддернул свое одеяние.
– Боже мой… Киприан…
Киприан кивнул, затем неожиданно широко улыбнулся, он взял шапочку, которую положил возле себя, и протянул ей. Поднеся ее поближе к глазам, она поняла, что это всего лишь обыкновенная шляпа с высокой тульей, примятая в нужных местах и без полей. Киприан откинулся на спинку сиденья. Теперь она видела, что одежда его вовсе не ряса священника, она просто черная и без украшений; то, что выглядывало из-под плаща подобно полам рясы, было лишь тонкой пелериной, а вместо пышных испанских штанов на нем были короткие, до колен, штаны в обтяжку. Она произнесла первое, что пришло ей в голову:
– Ты солгал.
– Вовсе нет, – возразил он. – Я просто не стал разубеждать твоего отца и старого Вилфинга, когда они решили, что я дал обет.
Агнесс положила фальшивую шапочку рядом с собой. Теперь, когда она знала, чтоэто, казалось невероятным, что можно было так обмануться. Она вспомнила, какие чувства пронзили ее, когда служанка назвала его священником.
– Ты позволил им в это поверить.
– Влияние дяди Мельхиора на Прагу не распространяется. Если твоя семья и Вилфинги будут считать, что я священник и подчиняюсь только церковным правилам, они не станут сводить со мной старые счеты. А я ведь не сделал ничего плохого. Все, что я совершил, – это слегка помял старую шляпу и использовал темноту.