Кодекс страсти
Шрифт:
Кэролайн медленно поднялась. Почему-то ей хотелось стоять на ногах, если гнев Бордена вдруг выплеснется наружу:
– Ты помог мне, Борден. Почему же ты не можешь помочь Лиз?
В наступившей тишине Борден выбросил недоеденный бутерброд в мусорную корзину:
– Не знаю. Мне она нравилась такая, какая была. Она удивительна. Всегда сногсшибающе выглядит, помнит всех моих клиентов, смешивает тоник с водкой именно так, как мне нравится. А теперь она хочет разрушить брак и сделать карьеру. И все из-за тебя. Ты подействовала на нее, как чертов
– Борден, послушай. Не я послужила причиной раздора между вами. Я никогда не говорила Лиз о…
Кэролайн оборвала себя на полуслове, припомнив разговор на вечеринке по случаю Рождества. Вольно или невольно, но она в тот вечер дала Лиз совет. Борден прав: она вмешалась в их взаимоотношения, хотя это вовсе не ее дело.
– Замечательно. Ты невиновна. Ты – само совершенство, образец для подражания, идеал домохозяйки средних лет. Давай, расклеивай по стенам свой портрет! Из-за какого-то пустяка отшила мужа и теперь ищешь, кто бы мог заменить его на этом чертовом поприще. Ты – вечная угроза, Кэролайн! – Борден вскочил и перегнулся через стол. – Я хочу заполучить свою жену обратно! Скажи ей, что была неправа. Заруби это себе на носу, Кэролайн, или…
Воцарилась гулкая тишина.
– Или? – негромко спросила Кэролайн.
– Ты уволена.
Его голос эхом разнесся по комнате: уволена, уволена, уволена.
Кэролайн почувствовала, что ее лицо застыло.
– Я не в силах сохранить твой брак, Борден. Я его не разрушала. Это сделал ты. И будь я на твоем месте, я бы сделала все возможное, чтобы вернуть жену. Вот мой тебе совет. И если после этого ты не хочешь, чтобы я здесь работала, я уйду сегодня же после обеда.
Руки у нее тряслись, и она засунула их в карманы своей серой юбки.
– Нет, я не хочу, чтобы ты уходила, – произнес Борден низким, мрачным голосом. – Я просто хочу, чтобы ты поговорила с Лиз.
– Но что ей сказать?
– Только то, что есть на самом деле. Попробуй надавить на ее чувства.
– На чувства?
– Да. Ты знаешь. Скажи ей, что так нельзя. Расскажи, что сама не покупаешь новых нарядов и что вынуждена была отказаться от клуба.
– Откуда ты про это узнал?
Голос Кэролайн опустился до шепота. Опять о ее жизни знает весь город. Господи, сможет ли она хоть когда-нибудь исчезнуть из поля зрения? Неужели отныне каждый ее шаг будет вызывать шушуканье и слухи?
В голове у нее промелькнула мысль о Дэниеле, о том, какие разговоры вызвала бы огласка их взаимоотношений. Она вздрогнула. «Слышали про Кэролайн Фолкнер? У нее шуры-муры с одним из ее профессоров. Я всегда говорила, что она пошла в юридическую школу только для того, чтобы отхватить себе мужика. И что самое интересное: он моложе ее! Ох уж эта Кэролайн Фолкнер! Ей палец в рот не клади».
– Об этом все знают, девочка моя. Да и у меня глаза есть. От меня не укрылось, что на вечеринку ты явилась в старом голубом платье.
Кэролайн не хотела обсуждать свой гардероб. Она сказала лишь:
– Ума не приложу, что я могу сделать, Борден. Я
– Пожалуйста, Кэролайн. Я в отчаянии.
– Так скажи это Лиз, а не мне.
Он тяжело вздохнул и выпрямился:
– Хорошо, Кэролайн. Вижу, бесполезно убеждать тебя, что это именно ты во всем виновата.
Кэролайн открыла рот, чтобы ответить, но он не дал ей и слова вымолвить.
– Нет-нет, я не хочу, чтобы ты уходила из «Ченнинг и Мак-Кракен». И ты это знаешь. – Он махнул рукой. – Спасибо за бутерброд. Счастливого Рождества, Кэролайн.
– Счастливого Рождества, Борден.
Кэролайн постаралась, чтобы это прозвучало искренне.
До конца дня их разговор в комнате для совещаний не шел у нее из головы. Даже отправляясь в зимних сумерках домой, она прокручивала его снова и снова.
Казалось нелепым, что ее короткий диалог с Лиз Ченнинг мог иметь столь далеко идущие последствия, как на то намекал Борден. Может быть, притворство, лежащее в основе любого брака, заявило о себе спустя столько лет? Может быть, Лиз захотела заниматься чем-нибудь более волнующим, чем гладить простыни? Может быть, поведение Бордена переполнило ее чашу терпения?
«А может быть, это совсем не твое дело!» – сказала она себе.
Праздновать Рождество вне большого каменного дома, который на протяжении многих лет был ее семейным очагом, было немножко грустно и немножко страшно. Отмечать праздник вместе с семьей Дэниела было еще страшнее, но Кэролайн решила не отступать и, по крайней мере, попытаться. Бен же согласился без колебаний.
– Что ж, поехали. Со скуки, должно быть, не помрем. Да и взглянуть на этого парня в домашней обстановке было бы любопытно, – вот все, что он сказал.
Поначалу у Кэролайн возникла тайная мысль: «Хорошо, что Тессы здесь нет». Дочь приняла бы ее план в штыки. Для Тессы, полагала она, празднование Рождества с Фрателли было бы еще одним свидетельством разобщенности Фолкнеров, разобщенности, вина за которую целиком лежит на Кэролайн.
– Эй, Бен, я пришла.
Ей ответила тишина, включив на кухне свет, Кэролайн увидела на столе записку.
«Пошел навестить бабулю, – было написано характерным, с наклоном влево, почерком Бена. – Вероятно, она не отпустит меня, пока не накормит. Если я не появлюсь, встретимся в церкви на службе».
Кэролайн вздохнула. Не от сожаления, что Бена нет. Это было очень благоразумно с его стороны – пойти к Мейде. Кэролайн было жаль лишь, что отныне они с Мейдой уже не смогут поддерживать нормальные отношения. Одной трещинкой больше в стене, которая продержалась так долго.
Она криво усмехнулась. Сожалеть не о чем. Надо набраться мужества и возвести новые стены.
В день Рождества Кэролайн проснулась поздно. Пока она спешно одевалась, в окно весело светило яркое солнце. Бен был уже на кухне и разбивал яйца.