Кодеры за работой. Размышления о ремесле программиста
Шрифт:
Сейбел: Чем вы занимаетесь в Google?
Томпсон: Инфраструктурой. Всем, что связано с операционными системами. Склеиваю разные куски. Я могу делать вообще что захочу. Основная задача - заставить кучу ненадежных машин работать как одна большая надежная мультипроцессорная машина. Думаю, это самое близкое описание.
Сейбел: Это ведь ключевая идея знаменитой гугловской системы обработки MapReduce, которая заключается в том, что нет совместного владения, есть пересылка сообщений, а не разделяемая память?
Томпсон: Ну,
Сейбел: И вы работаете в рамках этой структуры?
Томпсон: Нет, мы просто хотим переложить бремя ответственности с плеч отдельных программистов. Это сложная задача. Все оборудование здесь имеет массу слоев, обрабатывающих ситуации, когда не работает то-то и то-то. Что будет, если я не работаю, - кто меня убьет, кто стартует, кто что будет делать. Думаю, больше 50% создаваемого кода имеет вид “что, если”.
Сейбел: То есть ваша задача - сделать так, чтобы половины такого кода больше не было?
Томпсон: Чтобы он был где-то скрыт. Он будет систематическим образом прилагаться к другому коду. То есть мы на это надеемся. Задача-то трудная.
Сейбел: Вам нравится работать в Google?
Томпсон: В чем-то очень нравится. Но в основном это очень громоздкая работа: деньги вкладываются в отладку, во многое другое. Масштабы я даже не в силах вообразить. Например, сегодня все только-только начинается, а завтра у вас уже два миллиона пользователей. Такие вещи мне представить просто тяжело.
Сейбел: То есть вы главным образом заняты производством. Можете ли вы сравнить работу в Google Labs с вашей прежней деятельностью в Bell Labs? Что между ними общего?
Томпсон: Не то чтобы я занимался производством. Я занимаюсь проектами, которые переходят в производство. Но я не нянчусь с ними до самого завершения. Возможно, описание моей работы - насколько я ему удовлетворяю сам, это другой вопрос - состоит в том, что я ищу, как сделать жизнь лучше. Придумать новую идею, что-то новое взамен старого. Постараться улучшить качество. Устранить то, что сделано неправильно, что отнимает много времени, вызывает ошибки. Если в Google я нахожу то, что может быть сделано лучше, то и пытаюсь сделать это.
Сейбел: Я знаю, что в Google есть правило, когда каждый новый сотрудник проверяется на знание языков, прежде чем ему разрешают вносить код в репозиторий. То есть вас должны были проверять на знание Си.
Томпсон: Да, но меня не проверяли.
Сейбел: Не проверяли! Вы не можете вносить код в репозиторий?
Томпсон: Да, не могу.
Сейбел: Вы просто не стали этим заниматься или у вас есть какие-то философские возражения относительно стандарта кодирования Google?
Томпсон: Не занимался. А потом понял, что мне это не нужно.
Сейбел: То есть вы работаете в своей песочнице? Большей частью пишете на Си?
Томпсон: Да, в основном на
Сейбел: Вы работали в AT&T с Бьерном Страуструпом. Вы каким-то образом участвовали в разработке C++?
Томпсон: Похоже, у меня сейчас будут проблемы.
Сейбел: Не без того.
Томпсон: Я тестировал этот язык в процессе разработки и делал к нему комментарии. Это было в рамках тамошней рабочей атмосферы. И бывало так, что пишешь что-нибудь, а на следующий день это не работает, потому что язык изменился. Он очень долго был крайне нестабилен. В какой-то момент я сказал: ну нет уж, хватит.
В интервью я именно так и сказал, что не использовал этот язык просто потому, что он был нестабилен и менялся каждый день. Когда это интервью прочитал Страуструп, он с криком ворвался в мою комнату, вопил, что я его унизил тем, что там сказал, а сказал я, оказывается, что это плохой язык. Хотя я ничего подобного не говорил. И опять по кругу. С того раза я таких вещей стараюсь избегать.
Сейбел: Как вы сейчас считаете: хороший это язык или плохой?
Томпсон: Безусловно, у него есть сильные стороны. Но в принципе я считаю, что этот язык плохой. Многое он делает только наполовину, к тому же это просто куча взаимоисключающих идей. Все, кого я знаю лично или по работе в компании, выбирают подмножество этого языка, и это разные подмножества. Так что это не лучший язык для передачи алгоритма - для того чтобы сказать: “Вот, я написал, пользуйтесь”. Он слишком велик, слишком сложен. И, очевидно, порожден комиссиями.
Страуструп многие годы вел кампанию - и она значила намного больше, чем весь его технический вклад в язык, - за то, чтобы C++ стал общепринятым стандартом. Он фактически руководил всеми комиссиями по стандартам и никому не отказывал. Он снабдил свой язык всей существующей функциональностью. Проектирования как такового не было - просто объединили все, что попалось под руку. И, разумеется, я считаю, что языку это никак не пошло на пользу.
Сейбел: Как вы считаете, это связано с тем, что ему нравились все идеи, или же это был способ заставить принять язык, который каждому давал то, что он хочет?
Томпсон: Скорее второе, чем первое.
Сейбел: Похоже, многие говорят: “Черт возьми, C++ - это ужас!” При этом все его используют. Например, это один из четырех официальных языков Google. Почему же тогда его продолжают использовать, раз он так плох?
Томпсон: Не знаю. Думаю, он доживает последние дни в Google. Сейчас здесь больше его противников, чем сторонников.
Сейбел: И они переходят на Java?
Томпсон: Не знаю. Почти нет. Они жалуются, но не меняют язык. Вчерашние студенты - новобранцы Google - об этом знают. Поэтому сложно заниматься чем-нибудь другим. Вот почему его продолжают использовать - не нужно тратить массу времени на обучение и переобучение. С ним отдача быстрее.