Коэффициент любви, или Тайна нуля
Шрифт:
— Для чего использовать? — удивился Бережной.
— А для чего летел первый звездолет? Вы же сами, дядя Жора, свой жизненный путь избрали во имя предотвращения появления кольца астероидов в псевдосолнечной системе. Теперь наш общий долг сделать это.
— Но мы давно пролетели нужный нам звездный кристалл, — неуверенно заметил Галлей.
— А разве он единственный во Вселенной?
— А как же домой? — спросил Федоров. — Это сколько еще поколений пройдет?
— А какая разница, пятьдесят или сто поколений пройдет во время выполнения
— А в этом что-то есть, хлопцы, — заметил Бережной. — До чего же жинки хитры умом.
— Предложение действительно весьма серьезно, — заметил Крылов. — Оно может быть принято лишь единогласно. Добровольно отказаться от возвращения на родную Землю после всего пережитого… — и он покачал головой.
— Я и предлагаю всем вместе решиться на такое дело. Неужели кто-нибудь может усомниться?
— Це дило треба разжуваты, — глубокомысленно заявил Бережной. — Вот кабы это Алеша Крылов предложил, я с ним в огонь и в воду.
— Считай, что ты согласился, — заявил Крылов. — Если ты свое задание спасателя выполнил, то я-то свое пока что и не начал выполнять, как повзрослевшая дочка правильно заметила.
— Мне это нравится! — заявил Вася Галлей. — В особенности потому, что предложено женщиной.
— Я от Васи не отстану, — заметил Федоров.
— Ну а меня, вижу, никто и спрашивать не собирается, — с улыбкой вставил наконец и Никита Вязов.
Так проведено было в звездолете «поименное голосование» о продолжении экспедиции с отказом пока возвращаться назад.
И звездолет продолжал свой полет в безднах Вселенной с предельно достижимой субсветовой скоростью.
Штурманы и математики стали отыскивать в звездной россыпи сформировавшийся звездный кристалл, где можно найти домен псевдосолнечной системы. Требовалось проложить к нему выгоднейшую трассу, определить, когда начать торможение и по какому направлению направить потом разгоняющийся тяговый модуль.
Шесть отважных звездонавтов отправились в безвестные дали предотвратить в неизвестном звездном кристалле «безумие разума».
Послесловие к третьей части
Нет большей загадки Природы, чем человек.
Академик Михаил Михайлович Дьяков, занявший место в Академии наук после кончины на 98-м году жизни Виталия Григорьевича Зернова, долго не хотел брать к себе на кафедру релятивистской физики, которую оставил за собой, профессора Константина Петровича Бурунова, несмотря на его работу «Тайна нуля»,развивающую положения улетевшей в звездный рейс математички Надежды Крыловой.
Но все изменилось, когда Михаил Михайлович приехал в Абрамцево навестить дочь Виталия Григорьевича в годовщину его кончины. Он увидел в саду шестерых ребятишек. Их чернокудрая красавица мать вышла навстречу Михаилу Михайловичу, оказавшись супругой профессора
Наталья Витальевна, седая, стройная и высокая, представила ребятишек гостю одного за другим, называя их по именам. Алеша, Федя, Вася, Жора, Никита… Надя. Пять мальчиков и одна девочка.
— Моя любимица. Души в ней не чаю.
Этого оказалось достаточным для академика Дьякова, чтобы переменить свое решение и лично написать профессору Бурунову приглашение работать отныне на его кафедре и в содружестве с ним.
Что делать! При всей своей мефистофельской или, если хотите, сатанинской внешности Михаил Михайлович был прежде всего человеком с присущими ему слабостями. В сложившейся ситуации он не мог поступить иначе.
С Натальей Витальевной он разговорился в саду, где расцветали разведенные здесь еще покойным академиком цветы.
— Вы что же, Наталья Витальевна, им всем за бабушку? — участливо спросил Дьяков.
— А как же, Михаил Михайлович! Звездочка, то есть Кассиопея Сергеевна, мне за дочку осталась вместо Наденьки. Та все летала, летала и улетела… совсем улетела, вслед за отцом, — вздохнула Наталья Витальевна.
— Красивая у вас приемная дочь. Это она такие имена дала своим детишкам?
— Ну что вы! Это отец, Константин Петрович! Она ему, представьте, ни в чем не перечит. Он и отдал дань памяти и восхищения улетевшим…
И этим было сказано все. Академик Дьяков принял решение и отныне многие годы работал совместно с профессором Буруновым.
Вместе с ним они и ездили за океан на международный симпозиум «Кристаллического строения Вселенной», на котором возник памятный спор между канадским физиком профессором Генри Гвебеком и научной руководительницей Мальбарской радиообсерватории при Кембриджском университете профессором Мэри Глостер, более известной в научном мире как Мэри Хьюш-Белл.
Канадский радиоастроном пытался высмеять утвердившуюся уже в научных кругах теорию кристаллического строения Вселенной с существованием в узлах звездных кристаллов доменов псевдосолнечных или других псевдозвездных систем. Он утверждал о полной абсурдности этой «маразматической теории», склонив на свою сторону некоторых видных ученых.
Профессор Мэри Хьюш-Белл так разгорячилась, что едва не попала в больницу, и из Лондона был вызван ее супруг, член английского парламента мистер Генри Глостер. Не считаясь с увещеваниями прилетевшего в Филадельфию, где проходил симпозиум, Глостера, профессор Мэри Хьюш-Белл устроила профессору Гвебеку такой научный разнос, что на симпозиуме началась чуть ли не свалка, ликвидировать которую удалось лишь в высшей степени авторитетной председательнице научного симпозиума, не кому-нибудь, а самой вице-президенту Соединенных Штатов Америки, руководительнице американского сената миссис Генриэтте Грин, которая в свое время (правда, тогда еще под мужским именем) готовилась стать членом спасательного звездного экипажа.