Кофе с ограблением
Шрифт:
– Началась философия, – проворчал ее оппонент, а потом все замолчали и занялись своим чаем. Но ненадолго, первой нарушила тишину Стина.
– Знаете, по-моему, мы опять допустили ошибку, – сказала она, отставив в сторону чашку.
Все обратились в слух, поскольку, судя по ее специфическому тону, она собиралась сказать нечто важное.
– И в чем именно? – поинтересовался Гений.
– Зачем все эти меры предосторожности с картинами? Марта же заявила на допросе в полиции, что мы хотели похитить их единственно с целью
– Конечно, – подтвердила Марта.
– Ну вот. Нам, следовательно, и не требовалось ничего мудрить. Мы могли просто взять картины под мышку и прийти с ними, и обошлись бы без куклы и всего такого. Нельзя наказать человека, если он возвращает что-то. И потом, твой никому не нужный ложный след в Бромме. – Стина хмыкнула и закашлялась. Она сидела на сквозняке и начала заболевать снова. – Мы сделали все это совершенно напрасно, – закончила она, а затем достала носовой платок и высморкалась.
Марта опустила глаза в стол и покраснела, Гений сложил руки на животе, а Грабли отреагировал бессвязным бормотанием. И тогда слово взяла Анна-Грета:
– Но, боже праведный. Любой в нашем возрасте иногда совершает ошибки. Здесь ведь нет ничего страшного?
– Для будущих преступлений нам нужны молодые и сильные люди, которые способны ясно мыслить, – сказала Стина. – Как Андерс и Эмма, например. Когда не справляешься сам, необходима помощь, а мы ведь не молодеем.
– Ах, они не смогут выдержать наш темп, – возразила Анна-Грета. – И потом, разве мы не здорово повеселились, скажем так? Это ведь самое главное. И никто и ничто не пострадало, за исключением коляски, конечно.
Произнеся последние слова, она расхохоталась, и смех ее был громче и радостней, чем когда-либо ранее. Марте захотелось обнять ее, поскольку по пути в аэропорт ей самой пришло в голову, что она облажалась снова – им вовсе не требовалось таиться с картинами. Но она не осмелилась ничего сказать и надеялась, что никто не обнаружит ее промах. Сейчас же она утешала себя тем, что поездка в Бромму стала хорошей репетицией. Она посмотрела обстановку в зале регистрации пассажиров и как обстоит дело с контролем безопасности. Эти знания наверняка могли пригодиться им в будущем.
66
Резкий сигнал телефона в очередной раз нарушил тишину в комнате, и комиссар Петтерсон зло уставился на аппарат. Полицейский сидел около него целый день и не имел никакого желания еще раз выслушивать чью-то болтовню. Вдобавок он ненавидел мелодию, которой тот периодически давал знать о себе. Она напоминала норвежский национальный гимн, так надоевший ему во время последнего чемпионата мира по лыжным гонкам. Петтерсон поднял трубку.
– Что вы говорите, в лифте обнаружены картины? Большая позолоченная рама, два полотна, по-вашему, это Ренуар и Моне… Нет-нет, не трогайте ничего… Нет, АБСОЛЮТНО НИЧЕГО, я запрещаю вам! Мы уже выезжаем.
У комиссара Петтерсона
Комиссар Стрембек сразу понял, что дело серьезное, схватил свое пальто, и они вместе примчались к Национальному музею. Припарковались на набережной напротив Гранд-отеля, и, когда Петтерсон закрывал машину, ему показалось, что он увидел денежную купюру на тротуаре. Комиссар наклонился и поднял пятисоткроновую банкноту, но, оглядевшись, не обнаружил никого поблизости.
– Кто, черт возьми, сорит пятисотками? – пробормотал он и сунул ее в карман пиджака.
У входа в музей их встретил одетый в униформу охранник и провел к тому самому лифту, который преступники вывели из строя в свой прошлый визит, но сейчас на его двери вместо таблички «НЕ РАБОТАЕТ» висела другая с надписью «ОТКЛЮЧЕН». А вокруг толпилась группа пенсионеров, заранее заказавших себе экскурсию по экспозиции «Last and Lust».
– Мы требуем, чтобы вы запустили лифт. Как нам иначе подняться по лестницам? Взлететь, наверное? – начала скандалить пожилая дама, стоило ей увидеть охранника.
– Или вы собираетесь отнести нас на руках? – поддержал ее угрюмый мужчина.
– Спокойно, спокойно, – призвал их комиссар Петтерсон, прокладывая себе путь к лифту. – Мы из полиции. Вам, к сожалению, придется немного подождать.
– Полиция?
Солидная женщина средних лет в очках и элегантном платье протянула вперед руку.
– Директор музея Там, добро пожаловать, – сказала она.
– Комиссар Петтерсон.
– Картины находятся внутри. – Она нажала кнопку, и двери лифта открылись. Одновременно по вестибюлю распространился зловонный запах.
– Это что – шутка? Остатки детской коляски… А что там? Боже праведный, игрушечный младенец в розовой шапочке.
– Нет, разве вы не видите картины? Вы просили ни к чему не прикасаться, поэтому я не сняла бумагу. Но я узнаю рамы, – сказала директриса, указывая на картины рукой.
– Ага, так, значит. – Комиссар Петтерсон наклонился и принялся копаться в коляске.
– Будь осторожен, можно получить по пальцам, – предостерег его Стрембек.
Петтерсон остановился, но только на мгновение. Он слишком долго занимался этим делом и не смог сдержаться.
– Было бы чудесно, если бы нам наконец удалось закрыть эту кражу картин, – сказал он и засунул руки в коляску. – Что за чертовщина? – Ругаясь на чем свет стоит, он сделал шаг назад, вытащил на свет божий использованный памперс и бросил его на пол.
– Мне ужасно жаль комиссар, но картины… – подала голос директор музея.
Петтерсон быстрыми, порывистыми движениями вытер руки и продолжил свои исследования, но немного осторожнее, и, добравшись до позолоченной рамы, достал свой перочинный нож.