Кофейный роман
Шрифт:
Взгляд его резко потяжелел. Он снял очки и откинулся на спинку сиденья.
— Вер, прекрати. Я пытаюсь наладить с тобой отношения. Ты ведешь себя, как избалованная девчонка. Я все понял. Все осознал. Я без тебя не могу. Возвращайся давай. Хорош комедию разыгрывать.
— А по-моему, это ты комедию разыгрываешь.
— Нет, дорогая, я еще ничего разыгрывать не начал. Я пока только разгон беру. Игра обещает быть увлекательной. Но я не могу не дать тебе шанса одуматься.
— Да делай ты, что хочешь, — Вероника тяжело вздохнула. — Жить с тобой я не стану. Хватит.
— Просто ты еще
— Это не твоя забота, что я буду делать, — медленно проговорила Вероника. — Буду жить в твоей квартире и на твои деньги вызывать себе мальчиков. Меня устроит.
По его щекам заходили желваки. В кулаки сами собой сжались руки. Каргин дважды выдохнул и только потом ответил:
— Вера, это хреновая для тебя игра, правда. Я часто играю нечестно. Но тебе дам совет. Не суйся в это. Откажись от этого. Мы же оба знаем, почему ты всю эту бодягу затеяла — мне побольнее сделать. Так вот подумай. У меня козыри на руках, а у тебя только Мария Витальевна со своим блокнотом. Если ты завтра начнешь, то мы этого уже не закончим, понимаешь? Стоит только развязать. А еще подумай про Сашку. Ты можешь сколько угодно рожать от него белобрысых пацанов. Пока его жена не узнала. А срач будет такой, что она узнает. Решила еще и его семью разбить? Мне назло?
— Да пошел ты… — Вероника потянулась к дверце автомобиля, чтобы выйти.
Каргин схватил ее за локоть и дернул на себя, крепко сжимая пальцы и прекрасно понимая, что на ее белоснежной коже останутся темные пятна от его прикосновения.
— Вера, у тебя завтра до начала заседания срок. Потом я начну воевать. Ты сама знаешь, что это такое.
— Повторяю, делай что хочешь, — она дернула локоть, пытаясь вырваться из его рук.
— Ну раз ты мне разрешаешь…
Он, схватив ее свободной рукой за лицо, развернул к себе и впился в ее губы жадным влажным поцелуем. Вероника стала брыкаться и дергаться. Она мотала головой и била его по лицу. И мечтала об одном: вырваться! Из его пальцев и из его машины. Он не отпускал, он все глубже просовывал язык в ее рот, скользя им по нёбу, потом чуть отстранялся и начинал кусать ее губы. Сжимал ее крепко и жестко. Глухо стонал. Если бы мог, привязал бы к себе. Но все, что сейчас было возможно — это пытаться подчинить ее своей воле. Она кусалась в ответ. Царапала его ладони, которые делали ей больно. Кажется еще больнее, чем обычно. За несколько последних месяцев она привыкла, оказывается, к тому, что больше никто не украшает ее тело кровоподтеками.
Он разжал объятие резко — так же резко, как схватил до этого. Медленно отстранился и, тяжело дыша, проговорил:
— Я всегда получаю то, что хочу. Я хочу тебя. Вернись.
— Нет!
Каргин вздрогнул. Глаза его потемнели. И он медленно, растягивая слова, самым гадким своим тоном произнес:
— Тогда, дорогая моя, до завтра. Хорошего дня.
Она выскочила из машины, не сказав больше ни слова, и помчалась прочь. Она забыла, что собиралась к адвокату. Неслась
Закревский мерил шагами свой кабинет, поглядывая в окно, за которым, кажется, несмотря на то, что впереди еще целый месяц зимы, резко наступил апрель, и слушая болтовню Саньки. Ребенок усиленно готовился к завтрашнему заседанию. Двадцать минут назад отзвонился Каргин. Подтвердил свое присутствие в суде. Обещал феерию. Хотя как раз последнее пугало.
«Никакой самодеятельности, Виктор Анатольевич», — пытался увещевать его адвокат, но тот только смеялся в телефонную трубку.
«Вам непременно понравится, Ярослав Сергеевич».
Заседание по разделу имущества Каргиных было не первым и, ясен пень, далеко не последним в этом процессе. Но настрой клиента Закревскому решительно не нравился. С другой стороны, коньком адвоката были импровизации — какую бы свинью ни подложил беспокойный клиент, Закревский от этого только приливы вдохновения испытывал. В крайнем случае, утешал себя мыслью, что это же не в первый раз, и похуже видел.
— А вы знаете, Машка… в смысле Самородова… все-таки дотумкала про квартиру! — вдруг объявила Санька. — Вчера звонила мне. Жаловалась, что Каргина ее не слушает толком. А ведь можно…
— Саня, вы с ума сошли? — не выдержал Ярослав. — Какая квартира? Какая Самородова? У вас клиент кто?
Саня побледнела и опустила глаза. Ее золотистые кудряшки упали на лоб. Почему-то стало ее жалко.
— Простите, — промямлила помощница. — Просто… Мы же дружим.
— Дружите! Кто вам не дает? — стараясь говорить мягче, ответил Закревский. — Но детали дела вы обсуждаете только с клиентом, со мной и с Максимом Олеговичем в мое отсутствие. Все!
— Я просто… предупредить хотела, что они могут там начать рыть.
— Вот когда начнут, тогда и будем разбираться. У вас все?
— Все.
— Тогда я погнал. Еще в суд заехать надо. И выспаться. Спаааать, Санька!
Он развернулся на каблуках, прошел к двери, сдернул с вешалки пальто и направился вниз. Прекрасно понимая, что ни разу не спать собрался. Может быть, он вообще спать не будет. Если только Ника явится сегодня в кофейню напротив.
Влетев в дверь и озираясь по залу, разочарованно щелкнул языком. Нет. Не явилась. Собственно, она приходила, когда хотела. Когда ей самой взбредало в голову. Не каждый день. Далеко не каждый. Но несколько раз в неделю. Это он, как дурень, таскался сюда и в обеденный перерыв, и после работы. Пора с этим кончать. Затянулось и, что хуже, затягивало.
Закревский медленно подошел к своему любимому столику у окна. Сел и попросил меню. В конце концов, можно просто выпить кофе.
Когда Каргина вошла в кофейню, он уже расплачивался с официантом. Присела за столик, закинула ногу на ногу и негромко поздоровалась:
— Привет!
От одного только звука ее голоса, его от кончиков пальцев до мозга будто шибануло разрядом по всему телу. На него так не действовал ее вечно вызывающий внешний вид — внешнего он навидался. Было там что-то такое, на что он велся, что он обманчиво принимал за предназначенное только ему. Знал, что бред. И все же каждый день таскался в эту кофейню.