Когда боги глухи
Шрифт:
– Вадик, скажи, ты женился бы на мне? – спросила вдруг Люда.
– Нет, – рассеянно ответил тот, думая о своем.
Голубые глаза Богдановой потемнели от обиды, она секунду молчала, потом швырнула ему в лицо:
– Чего же ты тогда ходил ко мне? Слова красивые говорил? Все это вранье?
– Ты мне нравишься…
– Хоть бы из вежливости пригласил поехать с собой, – сказала она. – Конечно, я бы никуда не поехала, но…
– Я и сам, Людочка, не знаю, куда мне ехать, – вырвалось у него. – Или с милым рай и в шалаше?
– Моя подружка вышла
– А почему бы мне действительно на тебе не жениться? – произнес он, задумчиво глядя на нее.
– Женись, – смягчилась она. Видно, это слово магически подействовало на нее.
– Поедешь со мной в Андреевку?
– Куда-куда?
– Есть такой небольшой поселок, со всех сторон окруженный бором, там растут белые грибы, черника, малина… Наймусь в лесничество, будем жить на берегу синего озера, приручим лося, будем зимой на нем кататься…
– Из Харькова в какую-то Андреевку? – нахмурилась Люда. – Ты что, меня за дурочку принимаешь?
– Ты умная, Люда, – усмехнулся Вадим. – Плюнь на меня! Еще найдешь ты своего летчика и улетишь с ним аж на самые Курильские острова!
– Если бы ты был летчик… – мечтательно улыбнулась она. – Другая моя подруга, Варя, тоже вышла замуж за летчика.
– Летчик… воздушный извозчик! Знаешь, кем я буду?
– Знаю. Управдомом, – насмешливо отрезала Люда.
– Милиционером! – вдохновенно заявил он. – Буду дежурить в городских парках и выслеживать парочки, которые грешат на скамейках, буду безжалостно их штрафовать! Молодые люди должны венчаться в церкви, как говорит моя бабушка, и спать в постелях…
– Ты на что намекаешь? – холодно спросила Люда.
– А может, мне пойти в попы? – невинно заглянул ей в глаза Вадим. – Отпущу длинные волосы и бороду, стану венчать молодых, крестить в купели новорожденных, отпевать покойников… А ночью читать у гроба Библию и заучивать псалмы… – Он поднял глаза к небу: – Раба божья Людмила, ты веришь в господа бога?
– И я с этим человеком потеряла целый год! – с сожалением посмотрела на него девушка. – У тебя и на грош нет серьезности.
– Встань на колени, Людмила-аа-а, и я отпущу тебе грехи-и твои-и-и… Аминь!
– Ну и болтун! – Девушка бросила на него презрительный взгляд, потом повнимательнее взглянула на него: – Вадим, ты никак плачешь?
– Я? Плачу?! – неестественно громко рассмеялся он. – Пылинка от паровоза попала в глаз… Чтобы я плакал-рыдал? Такого никогда еще не бывало, женщина! Из меня, как из камня, слезу невозможно выдавить…
Он яростно тер рукавом зеленого кителя глаза, однако закушенная нижняя губа заметно дрожала, а глаза предательски блестели влагой.
– Я ни о чем не жалею, Вадим, – почуяв женским сердцем его дикую неустроенность и тоску, мягко заговорила девушка. – Мне было с тобой очень хорошо, весело… У тебя все еще устроится в жизни. Ты напишешь мне, да? Напишешь?
Высоко в небе прочертил кружевную белую полосу реактивный самолет. Вадим долго смотрел вверх, серебряный
– Ты хотела бы быть птицей? – взглянул на девушку Вадим. – Тебе когда-нибудь хотелось улететь далеко-далеко? Улететь и не возвращаться?
– Птицы ведь возвращаются…
– То птицы… – снова громко рассмеялся Вадим. – Птицы подчиняются своему инстинкту, а человек должен уметь подавлять первобытные инстинкты.. – Он перевел взгляд на медленно приближающийся по второму пути маневровый. – Как ты думаешь, кто сильнее – я или эта железная громадина?
И прежде чем девушка успела ответить, Вадим спрыгнул на пути, перебежал на второй путь и, широко расставив ноги в кирзовых сапогах, в упор уставился на заслоняюший всю перспективу локомотив.
– Вадим! – вскрикнула Люда, но он даже головы не повернул.
Зашипели тормоза, паровоз раз дернулся, другой и с лязгом остановился. Машинист, до половины высунувшись из будки, грозил кулаком и ругался, белый пар медленно окутывал переднюю часть паровоза, Вадима. Машинист уже спускался с подножки, когда Вадим ловко вспрыгнул на перрон, схватил девушку за руку и бегом увлек за вокзал. Люди оглядывались на них. У Люды было белое лицо, руки безвольно повисли.
– Ты сумасшедший, – придя в себя, сказала она. – Он мог раздавить тебя!
Он смотрел мимо нее и все еще видел приближающуюся лоснящуюся черную громаду паровоза, наклонную красную решетку перед передними колесами, струйки белого пара и блестящую фару у трубы. И еще врезалась в память длинноносая масленка, стоявшая в выемке у правого буфера.
– Страшно было? – заглядывала в глаза девушка.
– Что это на меня нашло? – растерянно проговорил Вадим. – Страшно, говоришь? Не знаю… Глупо это. И машиниста напугал…
– Вадим, а где твой чемодан?
– Чемодан? – непонимающе взглянул он на нее. – А это был не мой чемоданчик…
– Чей же?
– Вспомнил старую песню, – улыбнулся Вадим. – Где же мой чемодан с сухим пайком на три дня?
Они вернулись на перрон, к той самой скамейке, у которой стояли. Чемодана не было.
– Украли! – ахнула Люда. – Вот люди! Надо в милицию заявить.
– А вот и мой поезд, – кивнул на приближающийся пассажирский Вадим.
– Вот, возьми, – торопливо сунула ему в руку потертый кошелек девушка. – Тут немного, но на дорогу-то хватит.
– Если не найдешь своего летчика на земле или в небе, то приезжай ко мне в Андреевку, – сказал Вадим.
Лишь когда пассажирский тронулся, девушка вспомнила, что адрес не взяла. Она было бросилась вслед за уплывающим вагоном, но тут же остановилась, смахнула платком слезу, помахала рукой стоявшему рядом с проводницей Вадиму и прошептала:
– Прощай…
А он еще долго, выгнувшись дугой, свешивался со ступенек и что-то кричал, но ветер относил его голос в сторону, а нарастающий железный грохот все заглушал.