Когда человека не было

Ангелов Димитр

— Маа-ам, маа-ам, маа-ам!

Маленький чунг перестает сосать, поднимает головку и глядит круглыми глазками: что говорит ему это существо, которое ласкает его и кормит таким сладким молоком? Он смотрит, как пома шевелит губами, и начинает причмокивать, как она:

— Ма-мма! Ма-мма! Ма-мма!

Других пом у хижин и вокруг костра нет. Все они сейчас ловят хи-ки в реке. Подстерегают, пронзают прямыми, очень острыми палками и кладут в сосуды, а около них по широкому песчаному берегу бегают маленькие чунги с бесшерстными тельцами и ляжками и визжат взапуски:

— Ак-кха-ха! Ак-кха-ха! Ак-кха-ха!

— Куа-кха! Куа-кха! — покрикивают им помы, бродя по отмелям и лужам.

«Смотрите, не упадите и не ушибитесь! — предупреждают они маленьких шалунов. — Смотрите, не упадите в глубокую воду!»

Лениво текут зеленые воды большой реки, а легкие кудрявые волны постоянно пробегают у берега и утихают, поглощенные мелким песком. Противоположный берег далеко. Он выше и весь потонул в густой зелени. Он оплетен корнями, а под ним, наверное, есть много глубоких омутов. Сейчас и на том берегу совсем солнечно; медленно текущая около него вода стала совсем зеленой, а в глубине ее отражаются огромные деревья. Поистине, никакое животное не может переплыть эти широкие, глубокие воды, а только кри-ри мог бы перелететь на другой берег…

Некоторые из пом проголодались и вернулись к костру. Глаза у хи-ки, лежащих в сосудах, давно уже побелели, да и мясо стало мягким, и помы вытаскивают сосуды из огня. Они высыпают их содержимое на землю около себя и ждут, чтобы хи-ки и мясо остыли. Потом пробуют их пальцами, но их стряпня еще очень горяча, и они только обжигаются.

— Ой, ой, ой! — вскрикивают они, подпрыгивая и дуя себе на пальцы.

К костру подковылял очень старый чунг. Он весь поседел, даже глаза у него побелели, как у хи-ки, и он едва волочит ноги. Голова у него трясется, из беззубого рта постоянно течет слюна. И никто не узнал бы в этом трясущемся, дряхлом чунге Безволосого, некогда сильного, смелого, статного вожака группы. Он и сам не знает, кто он, уже ничего не помнит и не понимает, а только скулит, когда проголодается. Он уже позабыл, что Молодая пома давно умерла, а его трое сыновей и многие другие чунги отделились от его группы, образовав новую, и теперь никто не знает, где они и что с ними сталось.

Безволосый и сейчас заскулил, так как проголодался и хотел, чтобы ему дали поесть. Помы бросили ему кусок мяса, но он не взял его в руки, а грызет прямо ртом, там, где кусок упал. Помы смотрят, как он ест, словно животное, и грубо, презрительно покрикивают на него:

— Ук-ба-бу-у! Ук-ба-бу-у! — и показывают ему язык.

Подполз к костру и старый ла-и с уже облезшей шкурой. Он ничего не видит, слышит совсем слабо и едва улавливает запах вареных хи-ки и мяса. Другие трое и еще двое ла-и, что-то вроде правнуков первых ла-и, выкормленных Молодой помой, ушли на охоту со взрослыми чунгами. Помы бросают кусок мяса с костями и ему. Он находит кусок по запаху, ложится, прихватывает его лапами и начинает потихоньку грызть.

* * *

К концу дня белое светило опустилось низко над противоположным берегом, а исполинские деревья отбросили в реку длинные тени. Теперь все помы и все детеныши собрались вокруг костра перед хижинами. Одни помы кормят своих младенцев, другие почесываются, третьи подкладывают в костер топливо и поворачивают хи-ки, чтобы те испеклись хорошенько с обеих сторон, четвертые тащат из леса хворост для костра. Маленькие чунги вертятся около своих матерей, стараясь увидеть и повторить все, что делают помы. Этим они мешают помам, те сердятся, и одна даже отшлепала своего сорванца. Шалун заревел, но вскоре заигрался и перестал плакать.

Одна пома нашла толстый сухой сук с выпавшим у одного конца сучком и разглядывает дырку, как что-то очень интересное. В дырку ей видны пальцы другой ее руки. Она махнула

рукой и увидела в дырку спину своего детеныша, играющего около нее. Потом увидела лица и спины других детенышей и пом, и от всего этого ей стало весело, и она хихикает от удовольствия. Пома старается просунуть в дырку руку, сжимает пальцы, сует их внутрь, но дырка от выпавшего сучка тесная, она начинает сердиться и отбрасывает ветку. Потом вдруг, догадавшись о чем-то, снова хватает ветку и всовывает в дырку тонкую палку, которой убивала в воде хи-ки. Это ей удается легко, и она очень довольна. Потом она пытается сделать то же и со своей кремневой копалкой, но может просунуть ее с острого конца только до половины. Копалка застряла в дырке, и теперь она не может ее вытащить. Рассердившись, она хватает сук обеими руками и начинает ударять копалкой оземь, как при выкапывании корневищ и луковиц, только тупым ее концом. И то, что она теперь держит в руках, перестало быть копалкой, а превратилось в мотыгу. Но она еще не имеет представления о мотыге и не понимает, для чего может послужить такая копалка на рукоятке.

Пома рассердилась и начинает скулить от гнева. Но при ударах оземь копалка вбилась в дырку еще крепче, и теперь ее совсем нельзя вытащить. Вокруг помы собираются маленькие чунги, собираются и помы, и все кричат и визжат: пома вбила свою копалку в дырку от выпавшего сучка, и теперь копалку нельзя вытащить! Необычайное событие! Событие, какого в жизни чунгов еще не бывало!

В этот момент белое светило коснулось вершин леса на другом берегу. Одна из пом увидела, что оно заходит, и громко вскрикивает:

— Бу-ха-ва! Бу-ха-ва!

— Бу-ха-ва, бу-ха-ва! — закричали и другие помы, словно хотели сказать: «Светило заходит, светило заходит! Скоро его не будет совсем, а еще немного — и станет темно, везде темно!»

Тотчас же все вскакивают с земли, поднимают руки кверху и начинают вертеться вокруг костра, подпрыгивая и ритмически напевая:

— А-ла-ла-а, а-ла-ла-а, а-ла-ла-а!

Этими возгласами и напевом они молят белое светило взойти снова и на другой день: «Приди завтра к нам, могучее белое светило! Взойди и завтра над лесом, над рекой, над деревьями, над нашими первыми хижинами, над нашим первым костром! В этот вечер мы опять оставим тебе самый вкусный кусок мяса и половину самого большого хи-ки, чтобы завтра, когда ты взойдешь, тебе было что поесть. Взойди, взойди опять над нами, могучее белое светило!»

И пока все прыгают и вертятся вокруг костра, размахивая руками и припевая в такт, одна старая пома быстро разрезает кремневым ножом большого хи-ки пополам. Потом хватает одну половину, хватает и большой кусок мяса, и бежит к ближнему дереву. Она быстро лезет на дерево и оставляет половину хи-ки и мясо в его ветвях и спускается. Но пока она возвращается к остальным помам у костра, в ветвях этого дерева послышалось довольное карканье. Два больших кри-ри, привыкнув каждый вечер находить в ветвях этого дерева мясо, прилетели и угощаются, каркая от удовольствия.

Конечно, чунги не знают, что мясо, оставленное для белого светила, съедают кри-ри. Они слышат где-то в густых ветвях карканье, но такое карканье слышится постоянно и отовсюду.

Прежде чем белое светило зашло совсем, прежде чем помы и детеныши прекратили свою молитвенную пляску, из леса позади хижин доносится тявканье. «Гав, гав, гав!» — несется из леса, и все помы и маленькие чунги поднимают радостный крик.

Вслед за тявканьем слышится и ритмический, мелодичный напев многих голосов. «Хан-ка-хаа, хан-ка-хаа, хан-ка-хаа!» — несется песня чунгов-охотников, их первая песня, которая отмечает ритм их шагов и говорит о богатой, удачной охоте.