Когда цветут камни

Падерин Иван Григорьевич

Выждав, когда Бугрин окончит читать, Кребс произнес:

— Буду говорить особо секретно: вы первый иностранец, которому я сообщаю о том, что тридцатого апреля Гитлер покончил самоубийством.

— Мы это знаем, — заметил Бугрин. — Где сейчас Гиммлер и что он делает?

— Гиммлер — предатель. Он давно задумал заключить сепаратный мир с западными державами. Это одна из причин самоубийства фюрера. Перед смертью фюрер искал повод для заключения мира в первую очередь с Россией.

— Свежо предание, да верится с трудом.

— Война Германией

проиграна. Правительство решило просить советское командование о перемирии.

— Поздно спохватились.

— Мне поручено начать переговоры об условиях капитуляции.

— Никаких условий, — перебил Кребса Бугрин, — только безоговорочная капитуляция!

Кребс, помолчав, сказал:

— Невозможно принять решение о полной капитуляции без сообщения Деницу всех обстоятельств.

— Но вы, кажется, уже послали Деницу завещание Гитлера, — вскользь заметил Бугрин.

Это должно было насторожить Кребса, но он сделал вид, что ничего не знает, и ответил:

— Для Деница это будет полной неожиданностью. Ему еще неизвестно о завещании. — Прикинувшись, что раздумывает, он сказал осторожно: — Я склонен опасаться, как бы не образовалось другое правительство, которое пойдет против предсмертных решений фюрера. Я слушал радио Стокгольма. Мне показалось: переговоры Гиммлера с союзниками зашли уже далеко… Мы предпочитаем вести переговоры с Россией.

— Я так и понял ваш ход. — Бугрин намекал, что хитрость гитлеровского генерала разгадана.

Но Кребс невозмутимо продолжал:

— Мы просим признать новое правительство и начать переговоры в Берлине тотчас же, как только прибудет Дениц.

— Пожалуй, он не будет спешить в Берлин. Проще говоря, вы просите прекратить огонь в Берлине на длительное время. Не правда ли? — спросил Бугрин.

— Мы просим признать новое правительство до полной капитуляции, — повторил Кребс.

На переговоры ушел час. Содержание письма Геббельса и смысл разговора с Кребсом Бугрин передал по телефону в штаб фронта.

Наше командование не сомневалось, что в конце войны фашистские главари задумали осуществить свой план столкновения советских войск с американскими и английскими: на Западе уже начались переговоры о сепаратном мире с Германией. Необходимо было сохранять спокойствие и огромную выдержку, несмотря на то, что, казалось бы, еще один удар советских войск по центру Берлина, и фашистское гнездо будет раздавлено. Но этот удар был связан неизбежно с большими потерями, и в первую очередь для немецкого народа. Поэтому все советские воины, от рядового солдата до Верховного Главнокомандующего, честно и серьезно относились к каждому сигналу со стороны немецких войск, к каждому белому флажку, выброшенному населением. Они щадили врага, чтобы не допустить бессмысленного кровопролития: на злобные выстрелы в час прекращения огня отвечали молчанием, на коварную хитрость в переговорах — открытой правдой.

Кребс вел переговоры с явным неуважением к советским командирам, заранее отказал им в проницательности. Несколько раз и в разных

вариантах он повторял одни и те же мысли. Но Бугрин постарался не обнаруживать своего возмущения. Чтобы выиграть время, Кребс явно затягивал переговоры. Бугрин не торопил его и даже пригласил в столовую отужинать.

И только здесь, за столом, выпив рюмку водки, Кребс признался, что знает по-русски.

— Я не раз бывал в Петрограде. Россия мне симпатична. Я высоко ценю русский народ… — Он довольно настойчиво продолжал гнуть свою линию. — Всю тяжесть войны несли наши две великие нации. И они должны решить судьбу войны без посредников…

Послышался звонок. От командующего фронтом.

Переговорив с маршалом, Бугрин спросил Кребса:

— Готово ли немецкое командование подписать приказ войскам о прекращении сопротивления и сдаче оружия? В котором часу и где?

Кребс неторопливо и нехотя ответил, что, к сожалению, не уполномочен вести переговоры по столь конкретным вопросам, что ответить на них может только Геббельс.

Бугрин передал штабу фронта слова Кребса.

Спустя некоторое время снова звонок: Москва дала указание установить телефонную связь с канцелярией Геббельса.

Кребс, поразмыслив, согласился на это. Со своей стороны сопровождать телефониста, которому предстояло тянуть провод в подземелье имперской канцелярии, он назначил одного из парламентеров в чине полковника и солдата-переводчика. Бугрин тоже назначил двоих — старшего офицера оперативного отдела штаба армии и рядового автоматчика Прудникова, пришедшего с парламентерами с линии огня. Сопровождающим было предложено сдать оружие и взять белые флаги.

…Впереди шел немецкий переводчик, за ним два офицера — русский и немецкий, затем русский солдат. Держа белые флаги, все шли серединой улицы, направлялись к мосту через Ландвер-канал. Шли размеренным шагом, не торопясь.

Уже начинался рассвет. Бугрин стоял у окна, провожая взглядом белеющие пятна флагов.

Но не прошло и часа, как на командный пункт внесли раненого старшего офицера оперативного отдела штаба армии и убитого телефониста. Немецкий переводчик и автоматчик Прудников вернулись чуть позже. У Прудникова разрывной пулей была перебита правая рука.

Теперь, казалось бы, должна последовать команда: открыть ответный огонь, а Кребса взять под стражу, как провокатора. Но такой команды не последовало ни из штаба фронта, ни из Москвы.

Доложив о случившемся по телефону, Бугрин продиктовал Кребсу условия капитуляции: «Первое — всем сдать оружие; второе — офицерам и солдатам сохраняется жизнь; третье — раненым обеспечивается медицинская помощь; четвертое — немцам предоставляется возможность переговоров с нашими союзниками».

Когда Кребс записал условия, Бугрин сказал:

— Ждем ответа вашего правительства до десяти часов пятнадцати минут. В вашем распоряжении почти четыре часа.

Наступило длительное молчание. Кребс сидел как истукан. Бугрин ходил из угла в угол, наконец предложил: