Когда говорит сердце
Шрифт:
Все было прекрасно до того мига, когда, напраздновавшись, весь нетрезвый коллектив по домам собрался. Хмель еще изрядно грузил мозги, а потому было решено пройтись по ночному городу. Мужикам-то все равно – туфли и туфли. А дамские каблучищи – это ж настоящее орудие пыток, как ни выбирай удобные и комфортные.
В общем, тетя Вера честно весь путь до дома прошла, почти ни разу не пискнув, и только в родных стенах позволила себе наорать на мужа. Ноги-то она стерла в кровь, потом ничего, кроме тапочек без задников, две недели надеть не могла.
М'aшины
– Пришли. Выбирай место.
Кафе было милым, каким-то на удивление не модно-уютным. Пахло свежей сдобой и кофе.
– Слушай, какое чудо! Это ж тот самый «Вагнер», о котором мне Ритка рассказывала.
– Ага, он.
После работы Маше не очень хотелось ни есть, ни пить, и она ограничилась кофе и сладким тортом с фруктами. Паша выбрал почти то же самое. Официант кивнул, зачем-то сказал, что он все помнит, и ушел. Маша с удовольствием рассматривала мебель, расписанные под Гогена стены веранды, маленькие вазочки и на удивление гармоничные вышивки, оформленные как картины.
Кафе и в самом деле было очень славным: тихое и уютное, оно казалось словно перенесшимся из других мест и эпох. Во всяком случае, именно так Маша представляла себе серебряный век в каком-нибудь Баден-Бадене. Только скоромная надпись в меню «бесплатный Wi-Fi» нарушала почти полную гармонию этого места.
– Паш, смотри, как замечательно… Вышивки, роспись.
– Да, я увидел. Уютно.
– А пахнет как здорово!
– Вкусно, да.
Маша посмотрела на Павла. Тот, как всегда, впрочем, молчал. Но молчал как-то… вопросительно, что ли. Уже зная, что расспрашивать его бесполезно, Маша, мысленно пожав плечами, встала и подошла к ближайшей стене. Роспись была похожа то ли на Женевское озеро, то ли на Рицу, такую, какую она в детстве видела на фотографиях родителей. Только крупная собака с большой головой на переднем плане почему-то выбивалась из стиля.
– Наверное, это пастуший волкодав. И тогда это Женевское озеро, – вполголоса проговорила Маша.
– Нет, это голован Щекн. Смотри, там же даже написано. И, наверное, это тот заповедный лес, где они жили. А вон башни, откуда вещали Неизвестные Отцы…
Маша обернулась. Сейчас она Пашу узнать не могла – совершенно другой человек сидел у столика – более привлекательный, улыбающийся, куда более живой, чем обычно на работе.
– Но почему тогда «Вагнер»? – спросила Маша. – Назвали бы Саракшем.
– Так и пытались же. Только бараны в исполкоме решили, что это такое ругательство. Ну, Вагнер-то точно не ругательство…
Паша почти не удивился, что Маша так быстро поняла, о чем он говорит. Девушка-то была филологом и не раз рассказывала, как родители любят фантастику. А еще как-то обмолвилась, что отец, посмотрев творение младшего Бондарчука, долго и затейливо ругался по-итальянски на балконе, понадеявшись, что его домашние женщины или не поймут его, или не услышат. Хотя, возможно, все было наоборот – услышав от Маши эту историю, Паша и решил привести девушку именно в это кафе.
– А ты откуда про Саракш знаешь?
– Ты
«Ого, да ты и шутить умеешь, оказывается. Хитрец какой!»
– О планете потом. Сейчас о кафе.
– Да это ж целая сеть по городу: здесь «Вагнер», на Петровском поле «Шуберт», на Новоалексеевке «Легар». Еще будут «Дворец» и «Ветер». Мы с приятелем сеть им налаживали, проги, антивирус, доступы. А головной офис у них в моем доме, вот и знаю.
– Понятно. А почему последние не именами композиторов названы?
– Да пока ж не названы. Вот дурни решат, что «Ветер» – тоже ругательство или вообще притон наркоманов, появится «Чайковский» или «Гуно».
Маша хихикнула:
– Да уж скорее они решат, что «Гуно» – это ругательство.
– Могут, ты права. Значит, будет «Строк» или этот… который в Бразилии.
– Пьяццолла. Только это Аргентина.
– Точно.
– И везде такие росписи?
– Да нет, в каждом заведении все свое. Тут у шефа бзик на Стругацких, а в «Легаре», Кирюха рассказывал, бармен на мотоциклах поведенный. Там росписи про ковбоев и байкеров. Студента из академии дизайна, наверное, не так дорого позвать, как дизайнера интерьерного. Да ты сама увидишь.
– Что, прямо сегодня?
– Нет, сегодня мы тут побудем. Успеем еще походить.
– Ну хорошо, успеем так успеем.
Маша решила, что постарается сдержаться и не расспрашивать Пашу, зачем он привел ее сюда. Вот пусть сам и объясняет, если захочет. А если нет, то и не надо – после кофе нужно будет «срочно домой».
– Машунь, ты на правую стену посмотри. Как думаешь, что это?
Девушка сделала пару шагов (веранда была не очень большой). Присмотрелась, снова хихикнула.
– Ты что, экзаменуешь меня? Это же каша какая-то из «Понедельника…» и «Сказки о Тройке».
– Точно. Ну а если экзаменую, что тут плохого?
– Да ничего, непонятно просто зачем. Ну не знаю я чего-то, это что, преступление? Расскажешь ведь или просто подскажешь, где об этом прочитать можно. Так ведь?
– Не преступление. Просто мне интересно было, узн'aешь или нет. Ты что, обиделась?
– С чего ты взял?
– Лицо такое.
– А-а-а, так это, может, лицо обиделось? – Маша не выдержала и расхохоталась. – Ну на что ж мне обижаться, Паш? Я просто экзаменов не люблю.
– Я учту. Ты прости, Маш.
– Все в порядке, проехали. А где наш кофе? Они его тут долго готовят? Сначала выращивают, потом собирают?
– Нет, не выращивают. Наверное, твои фрукты везут из Африки…
Договорить Паша не успел – появился и кофе в огромном металлическом кофейнике, и Машин торт с фруктами, и Пашино кушанье, накрытое начищенной полукруглой крышкой, и высокая узкогорлая бутылка.
– Опс. А что, у нас праздник?
Маша вдруг почувствовала себя героиней любовной истории. Вот сейчас он и в самом деле станет на колено, начнет много и цветисто (Паша?! Много и цветисто?) говорить о своих чувствах и потом преподнесет ей кольцо, ключи от квартиры и машины.