Когда исчезает страх
Шрифт:
— Одну минутку! — перебил ее Ян. — Прежде всего мне бы хотелось выяснить: о ком идет речь?
— А без пояснений невозможно догадаться, что эго Гарибан? — спросила она. — Или вы, как и другие, принимаете его за благодушного воспитателя?
— А он действительно такой.
— Ошибаетесь. Евгений Рудольфович — ловкий актер, умеющий за доброй улыбкой скрывать довольно подлую и грязную душонку. Я-то его хорошо знаю. Да и другим, если они не страдают куриной слепотой, нетрудно это заметить.
— Ну, Зосенька, тут вы перехватили! Не могу постигнуть: чем он вам так насолил?
— А если я признаюсь, что он и мне не раз внушал
— Ну что ж, совет не лишен мудрости, — не сдавался Ян.
— Думаю, что от подобной мудрости всякому захочется треснуть его по самодовольной физиономии. Он мне твердо обещал, что по окончании института я останусь в Ленинграде. И вдруг меня вызывают в деканат испрашивают: «Где желаете преподавать язык — на востоке или на севере?» И называют какую-то Закатулиху и Большую Туру. Оказывается, уже было распределение. Я, конечно, к Гарибану. А он вдруг на попятную: «К сожалению, ничего не смогу изменить. История с Ширвисом заставляет меня быть осмотрительным. Не полезу же я сейчас с такими просьбами к начальству! Советую на время выехать, а когда утихнет, что-нибудь предпримем». Я знаю, как он будет хлопотать за меня. Уже взял Заварнину. У той на четырехсотке время лучше моего. И Большинцовой намекнул, что у нее хорошо пойдут длинные дистанции, хотя недавно убеждал в обратном. Ему просто хочется скорей отделаться от меня. Я опасна для него: слишком много знаю, могу проговориться. Но Гарибан зря принимает меня за дуру, безропотно покоряющуюся судьбе. Я пойду на все, чтобы остаться в Ленинграде. Если надо — выйду замуж. И очень скоро.
— Кто он, этот счастливчик? — не без иронии спросил Ян.
— Не бойтесь, не вы. Мне больше везет на тучных и добрых.
— Борис? — удивился Ян. — Но вы же его не любите, Зосенька!
— А какое это имеет значение! Есть французская поговорка: в любви не бывает равенства — одна сторона целует, а другая лишь позволяет целовать. Сильней, чем Борис, меня вряд ли кто полюбит. С ним я буду обеспечена всем необходимым, и главное — свобода. Вы, Ян, этого не могли бы создать.
— Да, наверное. Но я не понимаю, почему Гарибан должен перед вами трепетать?
— Потому что я мстительная и обид никому не прощаю. Хотела скрыть одну его подлость, а теперь не пощажу его — выдам. Только прошу не перебивать.
Угрюмо глядя в окно, Зося рассказала о ночном визите старого Ширвиса к Гарибану.
Ян насторожился. Ему показалось, что Кальварская всё выдумывает лишь для того, чтобы восстановить его против Евгения Рудольфовича. Он перебил ее:
— Каков он с виду? Как выглядел в тот вечер?
— Сухощавый, высокий… с вытянутым и очень бледным лицом. Седой, немного сутулый.
— В каком часу это было?
— Ты мне не доверяешь? — возмутилась она.
— Я должен убедиться. Серьезные обвинения на веру не принимаются.
— Хорошо, допрашивай, я готова отвечать. Случилось все во втором часу ночи.
— Что вы так поздно делали у Гарибана?
— Слушала в ноль пять репортаж о матче бокса в Осло. Убедительно? — спросила она не без злости. Но, почувствовав, что он боится верить ее словам, уже мягче добавила: — Меня тогда, кроме всего, волновала судьба одного из боксеров. Я тревожилась: почему не упоминается его имя? Куда он мог деться? Надеялась что-нибудь услышать от комментатора.
Ян пропустил мимо ушей ее невольное признание. Его мысль работала лишь в одном направлении: правду ли она говорит
— Значит, вы утверждаете, что Евгений Рудольфович при желании мог бы спасти отца?
— Я ничего не утверждаю. Но хотела бы, чтобы не только у меня, а и у других возникла мысль: почему же он как врач не оказал помощи умирающему, а выпроводил его на улицу?
— Вы это собственными глазами видели?
— Да. Но не понимала, что происходит. К тому же не хотела показываться Гарибану, так как он мог подумать, что я подглядываю. Когда они добрели до сквера и свернули в него, я поспешила скрыться. А потом стало известно, что в сквере скоропостижно скончался ваш отец. Я моментально позвонила Евгению Рудольфовичу, чтобы узнать подробности, а он вдруг накричал на меня: «Никакой Ширвис тогда не звонил! Вы всё напутали. Из-за вас я напрасно прождал полночи. Это начинает меня раздражать». И я прикусила язык, смолчала, что видела их вместе на улице, так как почувствовала — наживаю смертельного врага.
— Почему вы об этом никому не сообщили?
— Боялась навредить себе и Гарибану. И если меня сейчас попытаются привлечь в свидетели, то отопрусь. Скажу: выдумки, фантазия, я ничего такого не видела.
— Тогда для чего вы всё это рассказали?
В Зосиных глазах сверкнули гневные слезы.
— Потому, что захотелось… пусть вам обоим будет хуже, чем мне.
Ян наконец понял, что она любит его, что замужество с Валиным — лишь выход из сложного положения. На какое-то мгновение у него появилось желание обнять ее и в то же время — встряхнуть со злостью. Но он подавил в себе эту слабость, подошел к двери, распахнул ее и негромко сказал:
— Уходите, Зося!
Она покачнулась, зажмурила глаза и прикусила губу, казалось ожидая еще каких-то резких слов. Но он молчал.
— Прощай, Ян, — наконец выговорила она. — Навсегда!
Ян схватил Зосю за руку, но она выдернула ее и убежала.
Глава двадцать первая
В пятницу Ян выкупался в озере, тщательно побрился, надел свежую рубашку и пешком пошел в «Солоп».
Гарибана он нашел в коттедже главного врача.
— Как настроение? — спросил Евгений. Рудольфович, пытливо вглядываясь в его лицо.
— Соответствующее, — буркнул Ян, стараясь не глядеть ему в глаза.
— Как это понять?
— Решил никому ничего не прощать.
— Прекрасно.
В «эмке» Евгений Рудольфович сел рядом с Яном. По пути он еще раз повторил всё то, что следовало сказать на заседании, а затем предупредил:
— Я, видимо, выступлю к концу. Если покритикую тебя — не возмущайся, так надо для убедительности.
В Доме физкультуры Ян увидел боксеров «Водника». Они толпились в фойе второго этажа и встретили его с Гарибаном недружелюбными взглядами. Лишь Кочеванов подошел к нему и, протянув руку, спросил:
— Ну как, Ян? Ребята ждут ответа.
— Скажи им, что я презираю всякое давление со стороны.
— Зря хорохоришься, будь хоть раз человеком…
— Ладно, обойдусь без советчиков.
Не став больше слушать Кирилла, Ян вошел в зал и сел в первом ряду против трибуны.
Такого многолюдного заседания секции бокса давно уже не было. Пришли руководители спортивных обществ, тренеры, журналисты и свободные от работы боксеры. Чувствовалось, что сегодня на заседании столкнутся резко противоположные мнения.