Когда крепости не сдаются

Голубов Сергей Николаевич

— Я те побрыкаюсь, леший!

И «леший», надеясь уйти из-под свистящего поверху кнута, налегал горячей грудью на изорванный хомут. Сани выезжали на укрепленный участок.

— Стой, чудило!

Два человека в коротких тулупчиках, спрятав лица под башлыками, пошли вдоль окопа. Бывая на строительствах, Карбышев всегда обращал внимание не только на то, как отрыты окопы, но и на то, как они применены к местности, как приспособлены к тому, чтобы огневые задачи решались как можно лучше. Интересовали его также всякие мелочи, — даже очень

интересовали: как устроены бойницы, бруствер… И сейчас он был верен себе. Еще и четверти часа не пробыл на участке, а уже несколько раз ложился на живот, проверяя правильность расположения окопа; то и дело укладывал винтовку на бруствер, чтобы видеть, как ударит, — в землю или в небо. Ведь так обычно и бывает, когда окопы роются только для укрытия, а не для стрельбы. Бойницы…

Карбышев спрыгнул с бруствера. Бойницы хорошо перекрыты. Однако для головы нет места и стрелять нельзя.

— Надо переделать, Батуев!

Вышли на спуск к реке. Окопы бежали под боком. Карбышев остановился.

— А где продольный огонь? Как вы им будете поддерживать проволоку? Какая же это оборона реки? Почему, например, при постройке ходов сообщения вы никак не использовали выгод местного рельефа? А? Я вас спрашиваю: что же это такое?

Обида душила Батуева. От злости ему было так жарко, что он развязал башлык.

— Да вы не пыхтите, — засмеялся Карбышев, — помните наши споры прошлой зимой на Волге?

— Помню.

— И я помню. С тех пор многое изменилось. Теперь фортификация прямо служит целям маневренной войны. Детали ее вырабатываются, становятся правильными. Тактика предъявляет свои права.

— Ей-ей, не понимаю!

Батуев сказал это совершенно серьезно, и Карбышев подумал: «Почему это бездарные люди бывают так убийственно серьезны? Точно и не могут быть другими… А ведь этакая умственная тяжеловесность иной раз еще хуже глупости!»

— Значит, все еще не постигли? Фортификационные формы определяются тактикой. Это она намечает боевые порядки, а фортификация их окапывает. Следовательно, грани между тактикой и фортификацией нет. Каковы приемы борьбы, то есть тактика, таковы и фортификационные формы. Тактика борьбы за позицию зависит от множества переменных. Тут и обученность войск, и стойкость их, и вооружение… А от тактики, усвоенной войсками, зависят выбор позиции и ее устройство.

— Так я и знал! — со злобным отчаянием крикнул Батуев. — Зачем же тогда вы писали ваши инструкции?

— А вам хочется иметь шаблончик решительно на все случаи практики? Невозможно. Переменных условий, определяющих фортификацию, бесконечно много. И на первом месте — инициатива и уменье строителей. Тактическое решение позиционных задач — дело вполне субъективное. Одна и та же задача может решаться с одинаковым успехом, но совершенно по-разному. Вы спросите: в чем искусство, фортификатора? В том, чтобы, выяснив действительные формы борьбы, создать соответствующие им формы укреплений. Понимаете? Но грамотно и свободно владеть

фортификационными формами, любезный Батуев, не всякому дано…

Но Батуев уже не слушал. К месту, где завязался спор, фырча и заносясь на раскатах, лязгая на ухабах, подходила крытая легковая машина. Батуев вытянулся. Из машины вышли три человека — командарм, член Реввоенсовета и начальник штаба. Командарм был высок и черняв, с сильной проседью на висках, в ладно сшитых сапогах из коричневой кожи. В лице и походке, во всей его суховатой фигуре ясно виделись решительность, требовательность и волевой напор. Когда он прыгал из машины, пола его бекеши распахнулась и открыла на штанине желтый лампас. «Сибирский казачина…»

— Да какого же черта, на чем это вы прикатили сюда, Карбышев? Или я бы вам другого способа не дал, а? Мы, слава богу, по этой части с сумой не ходим…

Он похлопал по облезлому крылу своей тарахтелки.

— И Батуеву в минус записать надо, — не умеешь, брат, гостей принимать. Слышу: спор… Тоже не годится. Ты, брат, смекай, что к чему, а спорить предоставь, кому посолиднее. Правильно, Василь Семеныч?

Начальник штаба подтвердил:

— Какие могут быть споры, если Дмитрий Михайлович в деле своем — бог?

— Мы о настильном огне говорили, — сказал Карбышев, — опускать окопы под возвышенность, или, наоборот, поднимать на склон…

— Ага! И что же, много Батуев здесь у нас чепухи нагородил? — спросил командующий. — Что-то маскировки не вижу. Все — наружу.

Наштарма был из старых генштабистов и любил козырнуть ученостью.

— Кажется, я не ошибусь, Дмитрий Михайлович, — сказал он, — если напомню, что японские фортификаторы о маскировке говорят: «Позиция как сфинкс: убивает того, кто не сумел разгадать ее тайну», а?

— Говорят, говорят… — уклоняясь тем самым от ответа на вопрос о Батуеве, поддержал Карбышев старика, — маскировкой в наших условиях приходится связывать почти все инженерные работы. Как? По-разному: например, устройство окопов на заднем скате возвышенностей. Когда у противника нет авиации, для него это самый неприятный сюрприз.

«Выручил! Выручил!» — с восторгом подумал Батуев.

— А в «Сборнике указаний», который вы нам, товарищ Карбышев, привезли, — по-хозяйски осведомился командарм, — все это есть? И как пушечку трех — или шестидюймовую укрыть, и прочее?

— Для инженерных батальонов и строительств, — сказал наштарма, — «Сборник» ваш, Дмитрий Михайлович, конечно, находка: нормы, расчеты. А войсковые командиры не возопиют ли от такой науки?

Карбышев ждал этого вопроса. Только он полагал, что его задаст не начальник штаба, а сам командарм.

— Видите ли, — проговорил он быстро и твердо, — надо раз навсегда условиться: расчеты для инженерных начальников — одно, для войсковых командиров — другое. Путаницы быть не должно. Для инженеров — точные нормы; для командиров — упрощенные выкладки. Это надо принять, как закон…