Когда любить нельзя…
Шрифт:
Отец Кирилл, оглядев стол, громко позвал кого-то:
– Матрена Евлампиевна!
Из-за двери, ведущей в соседнюю комнату, выглянула маленькая полная старушка в платочке, с кокетливо торчащими кончиками, завязанными в узелок надо лбом, вышитой кофте с завернутыми рукавами и длинной юбке.
Приложив палец к губам, старушка колобочком вкатилась в комнату и, аккуратно прикрыв за собой дверь, сказала шепотом:
– Тише, батюшка, ребятишек разбудите – еле их сегодня уложила.
Отец Кирилл, понизив голос, попросил ее:
– Матрена
Старушка окинула Марию быстрым цепким взглядом, а потом улыбнулась, от чего на лице ее, белом с румяными щечками, появилось несколько мягких складочек.
«Не лицо, а просто наливное яблочко!» – восхищенно подумала Мария, глядя на старушку.
Меленько закивав ей в знак приветствия, Матрена Евлампиевна засеменила к выходу и через мгновение принесла из кухни глубокую тарелку, вилку и деревянную ложку.
Выдвинув стул, отец Кирилл указал Марии на почетное гостевое место. Она подошла, но не стала садиться, а интуитивно остановилась в ожидании, и, как оказалось, правильно сделала – отец Кирилл, бросив на Марию испытующий взгляд, произнес:
– Попросим благословения у Господа нашего на вкушение хлеба насущного и возблагодарим его, – и стал читать молитву.
Мария с удивлением поняла, что помнит эти слова: «Отче наш, иже еси на небеси…» – ее бабушка каждый вечер перед сном привычной скороговоркой читала эту молитву, стоя на коленях под иконой и кладя земные поклоны. Отец, впоследствии вспоминая о бабушке, как-то шутливо заметил, что старушкам, которые так усердно кладут поклоны во время молитвы, никакие проблемы с позвоночником не грозят, не то что нынешним «гиподинамикам», смолоду скрюченным от скалиоза и остеохандроза.
Мария улыбнулась воспоминанию, но тут же спрятала улыбку. Склонив голову, она вслушивалась в старые слова, звучащие словно из глубины веков, и в душе у нее что-то жалостно зашевелилось.
Стоящая чуть позади нее Матрена Евлампиевна едва слышным шепотком вторила батюшке, истово крестилась и кланялась, от чего ее одежда шуршала при каждом движении.
Прочитав «Отче наш», отец Кирилл перекрестился и произнес еще одну молитву, крестя уже стол:
– Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животно благоволения.
Мария, стоящая со склоненной головой, украдкой следила за действиями отца Кирилла и старалась вторить ему, осеняя себя крестным знамением и кланяясь вслед за ним. Очень уж ей не хотелось выказывать себя невежей. Сейчас она сильно жалела, что за давностью лет забыла все наставления бабушки. Она словно оказалась в другом мире, в другом времени, в другом – параллельном, пространстве, где бытовал свой уклад, и где даже рядовое потребление пищи являлось сакральным действием. Для
Прочитав молитву, отец Кирилл сказал:
– Садитесь, Мария, пообедаем. Вы, как мне кажется, приехали издалека.
Мария, опустившись на свое место, кивнула в ответ, но ничего не сказала.
Матрена Евлампиевна, суетясь, разлила по тарелкам холодный борщ и подвинула ближе к Марии деревянную миску, в которой лежал нарезанный толстыми ломтями домашний хлеб.
Они принялись за еду.
– Как вкусно! – восхитилась Мария, попробовав первую ложку и, чувствуя, что она, оказывается, очень проголодалась.
– Матрена Евлампиевна у нас знатная повариха! – похвалил отец Кирилл, с любовью глядя на свою хозяйку.
– На здоровье, дитятко! Холодный борщик в жару – самая, что ни на есть подходящая еда, – ответила польщенная старушка.
Быстро управившись с борщом, отец Кирилл чуть откинулся на стуле, и, глядя на Марию, полюбопытствовал:
– Так, все-таки, какими судьбами вы в наши края попали – по делу или как?
Мария опустила ложку. Это был нелегкий вопрос, в двух словах и не ответишь… Да и не очень-то ей хотелось отвечать на него.
Помолчав, Мария подняла глаза на отца Кирилла, ожидающего ее ответа, и коротко сказала:
– Сбежала я…
Матрена Евлампиевна, направлявшаяся, было, в кухню за вторым, остановилась и изумленно воззрилась на Марию.
– От кого, дитятко? – вырвалось у нее.
– От всех, – вздохнув, ответила Мария, – от отца, от жениха, и от бабки здесь, – и замолчала, нахмурившись и опуская глаза.
Отец Кирилл строго посмотрел на Матрену Евлампиевну, и та тут же убежала на кухню, оставляя их одних.
Мария сидела молча, уткнувшись взглядом в искусную вышивку на скатерти, покрывавшей обеденный стол.
– И что же вы теперь намерены делать? – осторожно спросил отец Кирилл.
– Мне нужно время, чтобы со всем разобраться, – тихо ответила Мария, – отсидеться что ли, подумать…
Она опять замолчала, а в это время Матрена Евлампиевна принесла из кухни большую миску, полную дымящейся молодой картошки, присыпанной укропом и обложенной по краям сочными ломтиками селедки. Выложив на тарелку Марии горку рассыпчатых картофелин, она протянула ей плошку с постным маслом:
– На вот, дитятко, полей сама картошечку олией по вкусу, и селедочку бери – свеженькая, утром только в лавку завезли.
– Спасибо, – поблагодарила Мария, с наслаждением вдыхая аромат этой простой, незатейливой пищи.
Словно понимая, что Мария сейчас не готова к расспросам, отец Кирилл не стал ее больше ни о чем спрашивать, и обед продолжался в молчании, иногда прерываемом замечаниями хлебосольной Матрены Евлампиевны, суетящейся вокруг стола.
По окончании обеда, отец Кирилл поднялся и произнес: