Когда любовь была «санкюлотом»
Шрифт:
Ситуация довольно быстро приобрела спортивный характер. Мирабо не первый раз оказался в постели с несколькими дамами, но в первый — с двумя танцовщицами Оперы. Это оказалось выше его сил. Чтобы удовлетворить все желания девиц, ему пришлось выпить снадобья, настоянного на шпанских мушках.
Это возбуждающее средство и приблизило его конец.
А ведь в марте 1791 года Мирабо, приобретший необыкновенное влияние на Собрание, сблизился с двором и вел тайные переговоры с королем, надеясь договориться о примирении.
Мы можем, таким образом, утверждать, что две вакханки, сократив на несколько лет жизнь Мирабо, обеспечили триумф революции…
Народ был в отчаянии от этой истории.
Все взгляды немедленно обратились к Камиллу Демулену — парижанам был хорошо известен требовательный характер его жены, кроткой Люсиль.
Некоторые патриотические газетенки уже упрекали журналиста в том, что он «пренебрегает делом республики ради сладостей супружеской постели».
Смущенный Камилл искренне покритиковал себя в маленькой поэме, где он сожалел о мягкотелости своих последних статей.
Зачем же, друг Камилл, ты нас осиротил?
Знамена якобинцев ты с древка приспустил.
Ты Робеспьера предал, тебе милей Клермон,
В цепях у Гименея тебе монарх — закон.
Идешь судьбе навстречу, но твой неровен шаг.
Но почему? Отвечу: король — твой бывший враг.
Ты женушке подвластен, тебе милее знать,
Ты хочешь хлеб посеять, а камни пожинать.
Наш славный брат, мы верим,
Ты к нам вернешься вновь.
Ведь Родины доверье —
Важнее, чем любовь.
В четверостишии, обращенном к Люсиль, он пишет:
Мадам, о, сжальтесь над страной и прекратите тризну.
Негоже вам владеть одной тем, кто спасет Отчизну!
Он стоит тысячи бойцов, врага сразит один,
Защита матерей, отцов — наш юный гражданин.
Дележ пусть будет справедлив:
Вас ночь спалит огнем,
Республика же в нем найдет поддержку ясным днем.
Через несколько дней более умеренные газеты повели на Демулена утонченно-коварные атаки. Одна из них, с длинным названием «Противоядие или Амулет против коварных резолюций, интриг, ошибок, лжи, клеветы, пагубных принципов, распространяемых ежедневными газетенками», утверждала, что после женитьбы Камилл безнадежно поглупел.
В номере от 12 марта 1791 газета писала: «Посмеемся же над бедным Демуленом! С тех пор как он надумал жениться, отчаяние его так велико, что он совершенно потерял голову и не понимает ни что говорит, ни что пишет в своих статейках…»
В следующем номере утверждалось, что у Люсиль такой бурный темперамент, что Камилл просто не в состоянии удовлетворить все ее требования.
В номере от 15 марта «Противоядие» позволило себе шутки, слишком смелые даже для французов.
Редактор сочинил письмо от имени Люсиль, сопроводив его ответом редакции.
«Я возмущена, господа, той убежденностью, с которой вы позволили себе, в номере от 19 апреля, на страннице 298-й, утверждать, что „с тех пор как Камилл женился, он в отчаянии от того, что до сих пор не переварил свою женитьбу“, и я требую, чтобы вы взяли назад свои слова и перестали оскорблять темперамент моего мужа».
Ответ звучал так:
«Мадам,
Когда
Если бы нам было позволено устроить вам счастливую жизнь,
Каждый из нас с радостью сделал бы это…»
Да, это действительно было слишком даже для французов.
В апреле некоторые пасквилянты позволили себе сравнить излишества, которым предавался Мирабо якобы слишком, бурной семейной жизнью Камилла Демулена. Один из них написал следующие, вызывающие изумление слова: «Остерегайся, гражданин Демулен, не дай увлечь себя на опасные склоны чувственной любви. Посмотри, куда эти удовольствия завели нашего великого Мирабо-патриота. Пекись о своем здоровье. Поставь заслон желаниям гражданки Демулен. Потребуй от нее, чтобы она не расходовала для удовлетворения собственных желаний твои силы, которые ты должен беречь для спасения нации. Да и все остальные патриоты должны поступать так же. Кровать, в которой лежит супружеская пара, так же опасна для Родины, как все те аристократы, которых мы арестовали или повесили. Чтобы быть крепким телом и духом, каждый гражданин должен был бы на время отказаться от сластолюбивых желаний своей супруги или любовницы и даже спать в отдельной постели» [52] .
52
О сладострастии как преступлении против нации (1791).
Надо ли говорить, что никто не принял этой идеи — двух республиканских кроватей…
Анонимный автор этого памфлета забыл — а может быть, и не знал никогда, — что вот уже тысячу лет никто во Франции не совершал ни одного важного дела, не переспав сначала с хорошенькой девушкой…
После смерти Мирабо Двор лишился союзника, и Людовик XVI решил, что им пора покинуть Париж. Берлина, изготовленная Жаном-Луи, была готова уже 12 марта [53] . Ферзен перегнал ее во двор своего дома, находившегося на углу авеню Матиньон и предместья Сент-Оноре.
53
Это была огромная, зеленая, чрезвычайно роскошная карета, снабженная всеми удобствами. «Подушки, на которых сидели путешественники, прикрывали различные удобства и ночные вазы полированной меди. Там была большая плита и поставец на 8 бутылок вина. Кучер сидел на ящике с инструментами, которые могли понадобиться в дороге в случае аварии». После ареста в Варение эту берлину несколько лет использовали как дилижанс. Потом она сгорела.
Потом карету переправили к Кроуфорду на улицу Клиши, и госпожа Салливан разложила в ней необходимое. Но план побега не был еще готов.
Подталкиваемый Марией-Антуанеттой, Аксель написал (симпатическими чернилами) королю Швеции и Мерси-Аржанто, чтобы в честь приезда короля Людовика XVI к границе был организован небольшой военный парад; он написал Буйе, что в Меце необходимо созвать парламент, который объявит незаконным Национальное собрание; Шуазеля он предупреждал, что вдоль дороги и на границе необходимо собрать войска.