Когда меня ты позовешь
Шрифт:
— Как живешь? — довольно сухо спросил Чернышев. А может, не сухо? Может, просто голос сломался от волнения?
Кристине же послышалось всего лишь дежурное участие, из вежливости. И про себя решила, что никогда не простит Наташку. Ведь это наверняка была ее идея. Ведь как пить дать именно она настояла, чтобы Чернышев повел себя благородно, а ему-то самому это и даром не надо, ему скучно, ему все это неинтересно, он мысленно сейчас в Москве, рядом со своею белой и пушистой женой. А весь этот спектакль, это ожидание под ее окнами — так, одна сплошная благотворительность, и ничего более.
— Не видишь? Хорошо живу, лучше всех! Из гостей вот иду — жизнь вокруг бурлит и пенится!
— А почему одна?
— В смысле? — не поняла Кристина.
— Ну, почему без мужа? Я слышал, ты замуж вышла.
— А, — неопределенно ответила Кристина. Значит, Наташка не рассказала ему о разводе. Ну что ж, уже хорошо. Может быть, она ее и простит. Не сразу и не наверняка, но может быть когда-нибудь… — Так то вечеринка была кор… пор… ративная.
С трудом выговорила заковыристое слово и чуть усмехнулась. Ну точно, он подумает, что она стала алкоголичкой! Ну и пусть!
— Корпоративная. Только для сотрудников. Коллегу провожали в Комсомольск-на- Амуре.
— А, — кивнул Чернышев.
И вновь только монотонный стук дождя нарушал тишину в машине. И Кристине почему-то было так хорошо от этого шума. Она вообще обожала этот звук. И еще шум моря, разбивающихся о берег волн. Тут же в памяти всплыло, как они с Валеркой лежали в палатке в бухте Десантников и наслаждались звуком стучащихся в натянутый брезент крупных капель. Помнится, они тогда даже заглушали вечное бормотание моря. Ах, как им было тогда хорошо! Они вовсе не ласкали друг друга, не любили физически. В тот миг они просто лежали рядышком и слушали, слушали, слушали. Но в тот момент они были едины больше, чем в самый тесный миг единения. Это было одно сплошное, монолитное "мы", чего ни разу не получилось у Кристины с Сергеем за два с половиной года супружеской жизни.
Помнил ли Валера то время? Не пришла ли и в его светлую голову та же самая ассоциация? Или ему просто было скучно, он не знал, о чем говорить с этой посторонней женщиной в испачканном глиной плаще, с размазанной под глазами тушью?
— Дождь… — констатировал Чернышев.
Как будто Кристина сама этого не заметила! Философ, ёлки!
— Я уже забыл, какие здесь затяжные дожди…
Кристина фыркнула:
— Здесь! Можно подумать, в Москве они другие! Дожди везде одинаковые. Как зарядят на неделю… Мне всегда смешно, когда в кино показывают: вдруг ни с того ни с сего пошел дождь, и прохожие рассыпаются под навесы, стоят там, ждут чего-то. Глупость какая! Они там что, неделю стоять будут, пока дождь не кончится?
Валерка улыбнулся. Немножко, только самыми уголками губ, но от этого его голос показался куда мягче и приветливее, чем раньше.
— Глупая. Это только во Владике дождь неделю собирается, потом неделю льет, как из ведра. А там, — он неопределенно кивнул головой куда-то в сторону. — Там все по-другому. Там солнце светит, птички поют, потом резко темнеет и идет дождь. А через пятнадцать минут снова солнышко и радуга. Впрочем, там тоже бывают затяжные дожди. А такие, внезапные — это скорее летом. Но бывают. Так что это не просто глупое кино. Это — маленький кусочек жизни.
Кристина
Чернышев, кажется, на нее совсем не смотрел. Однако же кое-какую деталь его пытливый взгляд ухватил. То ли искоса, то ли еще там, на улице, под дождем, когда вырывал зонтик из Кристининых рук. Спросил как можно равнодушнее:
— А чего кольцо обручальное на левой руке? Развелась?
Кристина инстинктивно сунула руку в карман. Ну, глазастый какой выискался, наблюдательный! Развелась, не развелась — тебе-то какое дело? Как же, жди, сейчас она тут тебе душу начнет наизнанку выворачивать, про развод расскажет, а главное — про его причину. Фигушки! Эту причину Чернышеву знать не положено! И вообще!
— Нет, что ты, — поспешно ответила она. — Нет-нет, не развелась. Просто…
И тут в ее голову пришла спасительная идея:
— Муж у меня католик. Я хоть и не перешла в католичество, я вообще атеистка, но он настоял, чтобы я кольцо носила на левой руке, как у них положено.
Чернышев хмыкнул недоверчиво:
— Католик? Во Владивостоке? Это что-то новенькое…
— Много ты знаешь, — оскорбилась Кристина. — Ты еще скажи, что у нас и мусульман нет!
— Ну, — протянул Валера. — Мусульман как раз невооруженным глазом видно!
— Ага! — ухватилась Кристина. — А мечетей ты тут много видел? Так что нечего… Ты вот, между прочим, вообще без обручального кольца. Это же еще не говорит о том, что ты неженат, правда?
— Правда, — после короткой паузы согласился Чернышев. — Я его вообще не ношу. Пару раз чуть было не потерял, теперь не рискую. Нам ведь ни кольца обручальные, ни часы носить нельзя. Каждый раз перед камерой или выходом на сцену снимать приходится, дабы образ героя не нарушился ненароком. Потому и не ношу. От греха подальше.
— А, — удовлетворенно ответила Кристина.
Хотя по большому счету ей было глубоко наплевать, по какой причине он не носит кольцо. Не в кольце-то дело, не в нем. И в машине вновь повисла тишина. Вернее, опять во весь голос зазвучало соло дождя по крыше автомобиля.
— Ну а как оно вообще? — неопределенно спросил Чернышев.
То есть сразу чувствовалось, что ему точно так же наплевать на Кристинины дела, как и ей на то, по какой причине он не носит обручальное кольцо. Всем на всех наплевать. Тогда почему же так ноет душа? Почему так больно сердцу от его равнодушного голоса?!
— Ничего, спасибо, — так же равнодушно ответила она.
— Ничего — пустое место, — отрезал Чернышев.
И Кристина вспомнила — он же терпеть не может это слово! Он всегда так говорил, если при нем кто-то что-то оценивал словом "ничего". Ничего, по его мнению — пустота, ничто, несуществование. Просто пустое место. И сейчас его раздражение придало его равнодушному голосу хоть какую-то живость. Вот теперь он был хоть немножко похож на настоящего Валерку, а не на замороженную восходящую — или, скорее, уже восшедшую? — звезду Валерия Чернышева.