Когда наступит прошлый год [litres]

Дик Филип

Он обнаружил, что не в силах ответить на ее вопрос. Но жена вполне могла узнать обо всем и сама, достаточно было лишь поинтересоваться. Вирджил не получил никакой детали. Когда Кэти покинула прошлое, та штучка исчезла вместе с ней. В детстве Эккерман получил пустой конверт или до него вообще ничего не дошло.

При мысли об этом Эрику стало грустно.

— Что такое? — с трудом спросила Кэти. — Я очень хорошо знаю твое лицо и по нему вижу, что сделала что-то не так.

— Я просто удивлен твоей изобретательностью, —

сказал доктор. — Послушай. — Он присел рядом с женщиной и положил руку ей на плечо. — Не рассчитывай на то, что это многое изменит. Суть твоей работы у Вирджила такова, что дела у тебя в принципе не могут идти лучше. К тому же старику не слишком свойственно чувство благодарности.

— Но все же стоило попробовать, как думаешь?

— Да, — согласился Эрик и поднялся.

Он был рад, что разговор на эту тему закончился.

Доктор попрощался с Кэти, еще раз погладил ее по плечу и вышел.

Он сел в лифт и направился в кабинет Вирджила Эккермана.

Старик радостно поднял голову.

— Эрик, я слышал, что ты вернулся. Садись и все рассказывай. Кэти плохо выглядит, правда? «Хэзелтайн» не…

— Послушайте, — начал Свитсент, закрыв за собой дверь. — Вирджил, вы можете вызвать сюда, в корпорацию, Молинари?

— Зачем? — Бывший босс пристально посмотрел на него в своей птичьей манере.

Эрик ему рассказал.

Вирджил выслушал доктора и сказал:

— Я позвоню Джино. Могу сделать несколько намеков. Поскольку мы хорошо знакомы, он поймет меня без лишних слов. Моль, скорее всего, приедет сразу. Когда речь идет о деле, он действует очень быстро.

— Тогда я останусь здесь, — решил Эрик. — Не буду возвращаться в Шайенн. Может, лучше поеду в отель «Цезарь» и останусь с Дегом.

— Возьми с собой пистолет, — посоветовал Вирджил, снимая трубку видеофона. — Соедините меня с Белым домом в Шайенне, — сказал он и повернулся к Эрику. — Если даже линия прослушивается, то это ничем им не поможет. Шпики не смогут понять, о чем мы разговариваем.

Он сказал в трубку:

— Я хотел бы поговорить с Генеральным секретарем Молинари. Это Вирджил Эккерман, по личному делу.

Эрик сидел и слушал. Наконец-то все шло как надо. Он мог позволить себе отдохнуть, стать обычным зрителем.

В трубке раздался голос телефонистки Белого дома, в котором звучали истерические нотки:

— Мистер Эккерман, доктор Свитсент у вас? Мы не можем его найти, а Моль, то есть мистер Молинари, мертв. Его невозможно реанимировать.

Вирджил поднял взгляд и посмотрел на врача.

— Я еду туда, — заявил Эрик, чувствуя лишь странное оцепенение и ничего больше.

— Похоже, уже слишком поздно, — сказал Вирджил.

— Мистер Эккерман, — пискнула телефонистка. — Он мертв уже два часа. Доктор Тигарден ничего не может поделать, а…

— Спросите, какой орган отказал, —

сказал Эрик.

Связистка услышала его слова и пронзительно взвизгнула:

— Сердце. Это вы, доктор Свитсент? Доктор Тигарден говорит, что лопнула аорта.

— Я возьму с собой искусственное сердце, — сказал Эрик Вирджилу, затем обратился к телефонистке: — Скажите Тигардену, чтобы максимально понизил температуру тела. Впрочем, он наверняка уже это сделал.

— На крыше стоит скоростной корабль, — сказал Вирджил. — Мы летали на нем в Ваш-тридцать пять. Это самая лучшая машина в окрестностях.

— Я сам выберу сердце, — решил Эрик. — Так что еще вернусь в свой кабинет. Вы не могли бы подготовить корабль к старту?

Теперь он был спокоен. Либо уже слишком поздно, либо нет. Или он успеет, или опоздает. Спешка в данный момент не имела особого значения.

— Две тысячи пятьдесят шестой год, в котором ты побывал, не имел никакого отношения к нашему миру, — сказал Вирджил, набирая номер.

— Видимо, так, — согласился Эрик и бегом бросился к лифту.

13

На крыше Белого дома его ждал Дон Фестенбург, бледный и заикающийся от волнения.

— Г-где вы были, доктор? Вы никому не сообщили, что уезжаете из Шайенна. Мы думали, вы где-то рядом.

Он шел перед Эриком в сторону входа. Свитсент спешил за ним, неся в контейнере искусственное сердце. В дверях спальни Генсека появился Тигарден, лицо которого вытянулось от усталости.

— Черт побери, куда вы подевались, доктор?

«Пытался положить конец войне», — подумал Эрик, но вслух лишь спросил:

— Насколько сильно его охладили?

— Видимый метаболизм отсутствует. Думаете, я не знаю, как проводится реанимация? У меня есть письменные инструкции, которые вступают в силу, как только Молинари теряет сознание или умирает и его не удается реанимировать.

Он протянул Эрику несколько листов.

Доктор быстро бросил взгляд на самый существенный абзац. Никаких пересадок при любых обстоятельствах, даже если это единственный шанс на спасение.

— Мы обязаны подчиниться? — спросил он.

— Мы консультировались с Генеральным прокурором. Обязаны. Вы должны знать, что искусственные органы можно пересаживать исключительно с предварительного письменного согласия пациента.

— Почему Джино так решил? — спросил Эрик.

— Понятия не имею, — ответил Тигарден. — Будете пытаться его реанимировать без пересадки искусственного сердца, которое, как я вижу, вы принесли? Больше нам ничего не остается. — В его тихом голосе звучала горечь и чувство обреченности. — То есть практически вообще ничего. Он жаловался на сердце перед тем, как вы уехали, говорил вам — я сам слышал, — будто ему кажется, что у него лопнула артерия. А вы просто взяли и ушли.