Когда наступит вчера
Шрифт:
Бессмертный обитатель каменных недр оторопело поглядел на фею, затем на меня и, в конце концов, на разлегшегося посреди залы Проглота.
– Ну-у, чирикайте, коли невмоготу…
Боюсь, что за всю многовековую жизнь древнего исполина ему не доводилось слышать ничего более дикого и нелепого.
– Прошу прощения, – прервал я затягивающуюся паузу ожидания. – Давайте это оставим на потом. Тут вот какое дело…
И я в подробностях изложил все те безрадостные причины, которые заставили нас вторгнуться на этот негостеприимный клочок суши и искать встречи с его хозяином. Естественно, не упоминая желания Вадима исполнить репертуар стайки воробьев.
– Охо-хо! – впадая в тоскливую меланхолию, выдохнул Кощей. – И неймется же им!
– Кому «им»? – повинуясь въевшейся оперативной привычке, сразу принялся уточнять я.
– Да
– О начале напастей моих вы, должно быть, и прежде слыхивали. В незапамятные времена чародей в тутошних землях большой страх наводил. Одно слово – ваша порода! – Он кивнул на Делли. – Могущество у него было от фей, в жилах – пламень драконий, а по природе – камень.
Кощей похлопал ладонью по резному подлокотнику:
– Многих он, тварь негодная, в полоне держал, из всякого роду-племени! Я ж тогда в самой силе был и в воинском искусстве, и в чародействе. В народе моем, да и в иных землях равных мне хоть и искали, да не сыскалось. Вызвал я Тузла Многомерзкого на смертный бой, а только ничего из того не вышло. Заманил меня чародей в ловушку, так я в яме сырой без малого год и провел, света не видючи. Пошла искать суженого зазноба моя – Леда-лебедушка, да тоже в лапы Тузлу попала. Возжелал он ее своей наложницей сделать и взаперти держал, да только любовь под замком не удержишь. Сыскалась тварь малая, грифоньего племени, в темнице моей она засовы клювом перебила, замки когтями вырвала, на волю выпустила, да на ухо мне и нашептала, где сила Тузлова упрятана.
Сошлись мы с чародеем злым в схватке не на жизнь, а на смерть. Две недели бились без роздыха, а таки одолел я его. Рубанул по косе долгомерной, и на одну лишь волосину не отсек. Малость, казалось бы, ан нет. В малости той вся беда-то и таилась.
Волос, об который меч мой изломался, не простой был, а каменный. А в конце его игла чудодейная. Упал Тузл посреди моря, да враз скалой оборотился. А игла на косе его, точно змея, в руку меня ужалила. А с уколом тем и часть силы чародеевой, и бессмертие его, и толика духа в меня влились, и, покуда цела та игла, мы с ним, почитай, одно. – Кощей грустно посмотрел на нас, точно стараясь убедиться, расслышали ли мы, в чем сокрыта его погибель. – Много я потом зла людям причинил, ой как много! Самого Тузла в камень оборотил, а лютость его безмерную в себе одолеть не мог. Леда от того тяжко страдала, слезами обливалась. И желал я всей душою прежним стать, а не мог! Месяц держался, два. Затем снова – царям обиды да народам разор. Обернулась моя Ледушка белым лебедем, да и улетела неведомо куда. Сыновья наши с тех пор слова не молвили, дочь любимая за море с олухом этим, Хведоном, подалась.
– Простите, – ошарашенный новостью, вмешался я. – Вы хотите сказать, что Хведон – предок субурбанских королей – ваш зять? Тогда, выходит, Хведонов куш…
– Приданое, – усмехнулся Кощей. – Хведону и всему потомству его, до скончания времен. А затем и прочим субурбанским королям Хведонова корня. Хоть и крови прежней в них, почитай, не осталось, а чтобы сумятицу в умах не сеять, чтоб лишний раз носа сюда не совали, я себе так порешил – как шло, так пусть и идет.
Этого самого Хведона с матерью его штормом сюда занесло. Корабль, видать, бурей разбило – так они в бочке спасались. Дочь моя их на берегу нашла. Она-то прежде кроме братьев да меня других мужчин не видывала, ну, стало быть, и влюбилась без памяти, дуреха! Я им тут и град вы строил, и народ развеселый населил, а всё ей в родном дому тошно было, всё за море рвалась. – Он печально опустил веки, должно быть, с болью вспоминая давний семейный . разлад. – Пришлось, значит, отпустить. Ну, уж ясное дело, не с пустом. Придумал я, что Хведон этот – царя тюрбанского сынок, в малолетстве злыднями исхищенный, и что все богатства его от того ведутся, что погубил он на Алатыре злого чародея, меня то есть… С тем да с братцами Лебедушки моей к ближнему берегу их и отправил. Оттуда в Субурбании королевский род повелся.
– Стало быть, инсценировали самоубийство? – улыбнулся я, изумляясь трактовке знакомой с детства сказки. Как говорится, правда бывает удивительнее любого вымысла.
– Было
– А че так? – не скрывая заинтересованности, сочувственно покачал головой Вадим.
– Да так вот, – вздохнул Кощей. – Когда Леда моя пропала, такая злая тоска меня обуяла! Пошел я по белу свету ее искать, из края в край. А из государей многие враз смекнули, что хоть я людей сторонюсь и никому обид не чиню, а всё равно с подданных своих на борьбу со мной али для откупа немалые груды злата собрать можно. А то еще красавиц, вроде как для меня, по городам и весям от матерей-отцов да любимых отымали, да себе в покои для сладострастных утех определяли. Ну, сами посудите! – Кощей Бессмертный вновь поднялся во весь свой двухсаженный рост. – На что мне людские красавицы?! Мне вон и на Лебедушку пришлось чары наложить, чтобы она с Хведоном в росте сравнялась. А уж на что, казалось бы, по мерке людской, статный молодец был! Но речь-то об ином!
Злодейства, царями чинимые, провиною на меня легли, и где б я ни укрылся, тотчас же всякого звания люди на меня охоту открывали. Кто за честь любимой постоять, а кто и сокровищами разжиться. Конец-то у всех един был – очень я не люблю, когда на меня оружие поднимают. Но это ж какова доля! Живи да всякую минуту жди, когда очередному безголовому остолопу на ум взбредет силами тягаться. Уж сколько я их искрошил – и не сосчитать! Ан нет, всё лезут и лезут!
И вот как-то утром приволокся некий юноша, до того молоденький да хорошенький, что жаль мне стало голову его рубить. Меч у него из рук я выбил, да и говорю: «Хочешь жизнь сохранить – возвращайся домой да объяви, что одолел меня в смертном бою». Злата, серебра ему отсыпал, камней самоцветных из своих сокровищ. Так он, прохвост, ко всему тому еще втихую и обломки меча похитил, которым я с Тузлом рубился. Потом, мошенник, всему свету раззвонил, будто бы этим самым мечом Кощея прикончил.
Я потом сюда вернулся и долго никуда носа не казал, чтоб позабыли обо мне. Но малец тот что удумал! Детям и внукам своим втайне поведал, мол, не убил он меня, а только ранил. Меч, стало быть, подвел. Но вроде как смерть моя только этим клинком и достигается. Так из века в век и повелось: по всему миру одно, а в своем кругу – иное.
Я о том и знать не знал, и думать забыл, а надо же такому статься: в нынешние дни потомком того самого пройдохи мурлюкский Генеральный Майор оказался, лихоманка его побери! Я себе в ус не дул, по миру странствовал, – где под личиной, а где и так, когда вдруг объявляется этот упырь несытый. Всё, говорит, меч священный мы заново перековали, так что смерть твоя пришла! Ну, меня, ясное дело, смех разобрал от такой угрозы, а он разобиделся и цедит: «Раз так – всем объявлю, что ты жив! Награду за твою голову назначу! Ни ночью тебе сна не будет, ни днем роздыху!» Я быстро смекнул, что Воош этот самый не шутит, и ежели действительно не смерти моей он по глупости ищет, то договориться по-всякому сподручнее. Тайна, она, знаете ли, дорогого стоит! – Кощей замолчал, и по его усталому, сумрачному лицу пробежала брезгливая гримаса, относившаяся то ли к предводителю мурлюков, то ли к собственной мотузяной жизни.
– Тошно жить бирюком в облоге, носу из логова не кажучи, – помолчав, добавил он.
– А за сохранение тайны, – осторожно начал я, стараясь не задеть чувства древнего великана, – Генеральный Майор потребовал ликвидировать правящую верхушку Субурбании?
– Верно, – беззаботно кивнул хозяин острова, не слишком, похоже, удрученный содеянным. – Видали небось? Стоят, голубчики! Смерти я им не желал, а так – вроде и живы, а вроде и камень! И мне забор, чтоб волки попусту не разбредались, и народу польза.
– Угу. – Я сжал пальцами переносицу. – Против пользы, конечно, не попрешь. Забор отменный! Да только отсидеться за ним не удастся.
– Это еще почему? – насторожился Кощей и вновь потянулся за мечом.
– Да потому, – стараясь говорить как можно убедительнее, начал я, – что Джи-Джи Воош не со своего голоса пел. Что ему велено было, то от него и слышали. А вот истинный его хозяин о Субурбании, верно, и не помышляет. И ему не злато-серебро нужно, не белка волшебная, а сила, которая у старого Тузла всё еще в избытке. И вашей смерти он искать не будет. Ему бы лишь рядом с вами оказаться, а там вы и смекнуть ничего не успеете, как в сетях его окажетесь!