Когда наступит вчера
Шрифт:
Между тем вывалившие из леса представители вооруженного электората Яна Кукуевича обступили нас плотной массой, разглядывая, тыкая пальцами и во всю прыть обсуждая «охотничью добычу». Не обращая внимания на разухабистый сброд, затянутый в драгоценное кафтанье, предводитель разбойного люда неспешным шагом въезжал в распахнутые ворота, как гордый триумфатор в капитулировавшую цитадель.
– Этих – в башню! – вспомнив о нашем существовании, лениво бросил он через плечо, и слова его, ударившись о каменный свод арки, прозвучали грозно, точно приговор.
– Клин, – успевая ткнуть сапогом
Лицо моего друга было бледно, и эта бледность была заметна даже под бесчисленными царапинами, оставшимися от когтей и зубов анчуток.
– А то не ясно, – хмуро ответил я, и лицо мое в этот момент, должно быть, являло сходную картину. – Стало быть, выбираться отсюда будем до заката.
Признаться, я небольшой знаток подземелий, но, вероятно, все они хуже обычных камер предварительного заключения, с которыми мне приходилось иметь дело. А уж в башне, арендованной Соловьем-разбойником, и подавно. Однако, желая продемонстрировать нам свою добрую волю, королевский наушник оставил это средство вразумления для иного случая и поселил почетных заложников в большой зале второго этажа, где до недавнего времени весело пировали борцы с безопасностью дорожного движения, а вслед за ними – наши стольники. Теперь они вместе с остальными представителями незаконного вооруженного формирования жгли костры во дворе замка, а мы, запертые в башне под крепкой сторожей, сидели вокруг стола, пытаясь, пока есть время, оценить обстановку.
Впрочем, если быть точным, каждый занимался своим делом. Оринка спешно готовила неведомое густо пахнущее зелье, призванное заживить наши раны. Финнэст, уронив тяжелую голову на руки, невнятно бормотал что-то о жизни мышей. Чудом спасшийся Вавила Несусветович, должно быть, принявший мою задумчивость за безысходную тоску побежденного, чтобы хоть как-то взбодрить друзей, рассказывал смешные байки из собственной, полной треволнений, жизни.
Что мудрить, после недавней сцены на поляне и я, и Вадим обязаны были числить этого честного служаку среди друзей.
– …Так вот, стоим мы в ту ночь в карауле с пустыми возами. Те, кто помоложе, уже роптать начали: «С чего бы, спрашивается, мы за полтыщи верст в эту бухту Барахты порожняком тянулись? Чтоб у самой кромки Синя-моря возы караулить?» Ну, старшак-то им лишнего слова не молвил, токмо цыкал да кулачиной грозил. Мол, умишком не вышли в государевы дела вникать. Коли, мол, сказано будет, и чих рыбий сторожить придется. А пред самой зорькой, глядь на море, а над волнами корабль на всех парусах мчится. И ведь что странно-то: поутру ветер с берега в море дует, а тут немалая посудина, как по ниточке, на раздутых парусах к берегу идет. Так, будто для нее какой иной ветер есть.
Ну, старшак в миг всех построил и наказал на сто шагов разойтись да цепью стать спиной к морю, чтоб, Нычка не приведи, кто чужой то, что здесь деется, не узрел. А меня, значит, при себе оставил, на манер вестового. И тут, экое диво, море вспучилось, а из него один за другим – витязи. Да не один, не два, а, пожалуй, поболе трех десятков. И хоть в нашей страже народ отборный был, но
– Да, – отвлекаясь от своих мыслей, кивнул я. – Фуцик уже рассказывал.
– Ну, так вот. Пристал тот корабль, а витязи и давай с него мешки да короба таскать и на телеги, что мы охраняли, складывать. А я стою, дивлюсь, и гложет меня интерес: какое оно, на косе старого Тузла, житье-бытье?
– Что? – переспросил я, отбрасывая в сторону мрачные мысли.
– Да я уже сказывала, – перебила толмача Оринка. – В незапамятные времена жил в этих краях чародей Тузл, вся сила его таилась в длинной косе, которую он сызмальства не состригал. А потом промеж ним и одним славным витязем знатная сеча приключилась. И в той сече витязь ему косу-то и отчекрыжил. Вот она островом средь моря и обернулась. Жаль только, имя витязя молва не сохранила.
– Постой. – Я потряс головой. – Это все замечательно, у нас в похожей ситуации одному подобному деятелю бороду отрубили. Но при чем здесь чья-то коса к пешей морской рати? Насколько я понял из речей Фуцика, это гвардейское подразделение приписано к острову Алатырь, или же по-грусски – Буян.
– Ну, вестимо, так, – закивал Вавила. – Токмо, по сути своей, остров сей как ни именуй, а всё равно он из чародейской косы вырос.
– То есть ты хочешь сказать, что Алатырь, Буян и коса Тузла – одно и то же?
– Так я о том еще вчера говорить пытался, – ошарашенный моим напором, начал оправдываться глава Уряда Нежданных Дел. – И не единожды.
– Господи, какой я осел! – Я судорожно приложил руку ко лбу, точно намереваясь измерить температуру. – Разгадка проста, как всё гениальное!
Удивленная приступом моей трогательной самокритики, Оринка даже перестала стучать пестиком в крохотной ступке, которую всегда носила в суме.
– Я-то думал, мурлюки на Алатыре флот поставить хотят, чтобы при случае Груси под дых двинуть…
В этот момент в дверном замке заскрежетал ключ, умеряя радостные возгласы и напоминая о странностях слуха у окрестных стен. Дверь отворилась со скрипом, и, гордо расправив плечи, довольный собой, вошел Вадим Ратников. Пара сторожей, должно быть, наслышанных о его буйном нраве, с опаской держалась позади и с облегчением покинула залу, едва лишь несостоявшийся И.О. государя переступил порог импровизированной камеры.
– Гадом буду! – с места в карьер пообещал Злой Бодун. – Я ему ничего не сказал!
– А что он спрашивал? – переключаясь с высоких эмпиреев следствия на дела насущные, поинтересовался я.
– Да так, ничего, – теряя первоначальный задор, пожал плечами Вадюня. – В натуре ничего. Тулил мне, что мы типа корефаны, что я с ним нереально поднимусь…
– И чего хотел?
– Ну-у, помнишь, ты листовку настрочил, что Барсиад конкретно через меня руку на пульсе держит?
– Было дело, – кивнул я.
– Вот он и говорит, надо типа свистануть, что король, по жизни, такого насмотрелся, что ему полные вилы настали. И он со всем кодлом решил откинуться, ну, по типу в монастырь. А Кукуевича, прикинь, основным сделать.