Когда не нужны слова
Шрифт:
Лекарь уже направился к двери.
— Они все равно обречены на смерть, а у меня возникли проблемы посерьезнее. Болезнь перекинулась на пассажиров, и мне нужна женщина, чтобы ухаживать за ними. Не спорь со мной, девушка! — резко заявил он, заметив, что Глэдис остановилась в нерешительности. — Пошевеливайся!
Она двинулась за ним, потому что у нее не было выбора и потому что надеялась хоть краешком глаза увидеть солнце. При этой мысли у нее гулко забилось сердце.
Но врач повел ее по узким коридорам к служебной лестнице, поднявшись по которой постучал в дверь каюты. Они оказались в маленькой темной комнате. Она отличалась
На койке, обернутая влажной простыней, беспокойно металась и стонала женщина. Потом Глэдис удалось разглядеть еще одну женскую фигуру, опустившуюся на колени перед койкой. Глэдис безошибочно определила присутствие в комнате запаха смерти. «Этой недолго осталось жить, — устало подумала она. — Скоро отмучается».
Врач, стараясь говорить как можно нежнее, обратился к стоящей на коленях женщине:
— Мисс Берне, я привел девушку, которая будет помогать вам. У нее есть опыт. Она позаботится о вашей тетушке, а вы переберетесь в другую каюту, где будете в большей безопасности…
— Нет, — решительно, несмотря на видимую усталость, ответила женщина. — Я ее не оставлю.
Глэдис увидела, что она очень молода. Несмотря на темные круги под глазами — результат усталости и бессонных ночей, было видно, что она почти ровесница Глэдис. Темные волосы, перехваченные гребнем на затылке, рассыпались по плечам влажными прядями, так как в комнате было очень жарко. Лицо ее блестело от пота, но признаков болезни Глэдис у нее не заметила. Пока.
— Лучше бы вы последовали моему совету, мисс Берне, — настаивал врач.
— Нет, — оборвала его девушка. Она упрямо сжала кулачки, глаза ее заблестели то ли от гнева, то ли от слез. — Тетя Полина — самый дорогой для меня на свете человек, и, как я уже сказала, я ее не покину! Вам понятно?
Врач, казалось, даже уменьшился в размере перед ее непреклонностью, и Глэдис восхитилась силой воли этой девушки. Этому человеку никто не смел возражать подобным образом, даже самые закоренелые преступники не ставили под сомнение его авторитет и не могли испугать его. И тут она вспомнила, что это пассажиры, оплатившие проезд, и пусть даже это была всего лишь девушка, она всегда будет считаться выше таких людей, как судовой лекарь. Странно, почему-то Глэдис эта мысль была приятна.
Молодая женщина сделала глубокий вдох и продолжала уже спокойнее:
— Благодарю вас за то, что нашли помощницу. Моя тетушка должна иметь все самое лучшее.
Доктор кивнул и повернулся к Глэдис, чтобы дать какие-то ненужные указания — как ей показалось, в основном для отвода глаз. Он оставил пузырек с лекарством, и Глэдис подумала, зачем он зря тратит это драгоценное снадобье на обреченную женщину, когда в трюме есть люди, которым оно могло бы еще помочь. Но кто она такая, чтобы задавать вопросы? И она промолчала и стала делать то, что он приказал.
Как только врач ушел, девушка повернулась к Глэдис. Лицо у нее осунулось, в глазах было отчаяние. Похоже, она израсходовала весь свой запас сил на этот разговор.
— Ты должна помочь мне. Она так больна и так страдает! Она была мне как мать, и я не могу ее потерять. Она непременно должна поправиться. Скажи, что мы можем сделать?
Глэдис хотела было сказать правду, но беспомощное выражение лица девушки остановило ее. Сочувствие, которое
Глэдис подошла к больной женщине, лицо, шея и руки которой были сплошь покрыты гноящимися язвочками. Они виднелись даже в тусклых темно-русых волосах. Судя по затрудненному дыханию, были уже затронуты легкие. Надежды на то, что женщина выживет, не было совсем.
— Я сделаю все, что смогу, мисс, — тихо сказала Глэдис.
— Зови меня Мадди, — сказала девушка, пытаясь улыбнуться. — А тебя как зовут?
Глэдис попыталась вспомнить, как делается книксен, и, опустив глаза, довольно неуклюже присела.
— Меня зовут Глэдис, мэм.
Слабая улыбка на губах Мадди сделалась шире и стала более естественной. Девушка была прехорошенькая, когда улыбалась.
— Глупо так обращаться ко мне. Мы ведь почти ровесницы. Зови меня просто Мадди.
Глэдис нерешительно кивнула.
— А я буду звать тебя Глэдис. Очень красивое имя! — Она снова повернулась к постели больной женщины. — Какая жара! Мы, должно быть, уже в тропиках. Говорят, здесь уже лето, а в Англии сейчас осень.
Она взглянула на Глэдис и только теперь заметила, что на ней надета грязная роба, пропитанная потом, забрызганная кровью и запачканная нечистотами. Глэдис еще помнила, что в таком виде нельзя появляться перед леди. Ей стало стыдно. По лицу Мадди она увидела, что девушка тоже смущена.
— Извините, — пробормотала Глэдис, — мне больше нечего надеть, а стирать было некогда.
Мадди вскочила на ноги.
— Мы примерно одного размера, — сказала она. — Не хочешь примерить что-нибудь из моей одежды?
Глэдис не знала, что и сказать, но отвечать было поздно, потому что Мадди уже копалась в своем дорожном сундуке, вытаскивая нижнее белье, платьица, фартуки, чтобы Глэдис могла что-нибудь выбрать. Не успела она опомниться, как уже была одета в простое хлопчатобумажное платье, чистый фартук и нижнюю юбку; волосы ее были стянуты на затылке, лицо и руки вымыты. Позднее, вспоминая об этом эпизоде, она поймет, что именно в этот момент началось ее преображение. Она больше не чувствовала себя ни заключенной, ни даже служанкой. Впервые в жизни она почувствовала себя человеком — и все благодаря Мадди Берне.
За последующие несколько дней Глэдис обнаружила, что Мадди представляет собой неиссякаемый источник энергии, оптимизма и решительности. Она была щедрым, открытым и добрым человеком. Даже едва не падая с ног от усталости, она улыбалась и всегда была благодарна за малейшее проявление доброты. Она боролась за жизнь тетушки с яростью тигрицы, защищающей детеныша, и ни при каких обстоятельствах не утрачивала бодрости духа. Глэдис восхищалась Мадди, как не восхищалась еще никем и никогда.
Мадди постоянно говорила вслух, как будто была уверена, что звук ее голоса заставит смерть держаться от них подальше. Возможно, это у нее получалось, потому что больная женщина прожила дольше, чем ожидалось. Глэдис с жадностью ловила каждое слово Мадди: с тех далеких времен у печки на кухне она не участвовала в столь продолжительных беседах и, подобно пустому сосуду, жаждала наполниться облеченными в словесную форму человеческими мыслями. Джек Корриган первым начал заполнять эту пустоту, но при общении с ним у нее в голове не возникали такие красочные картины, какие умела нарисовать Мадди.