Когда-нибудь мы будем вместе
Шрифт:
11 марта 2006 года — смерть подсудимого Милошевича в тюрьме, в Гааге от инфаркта миокарда.
"Пять лет в тюрьме, пять лет и все!", — долбила и корежила сознание президента Югославии мысль о приговоре. Даже не о приговоре, о приговоре Ельцин не написал не слова. Закинули в камеру и просто затравили, как собаку, изображая правосудие.
Милошевич судорожно сжал кулак, комкая послание, внезапно заныло под грудиной, пугая скоротечностью бытия. Несколько раз осторожно вдохнув, увеличивая глубину вздоха, подспудно ожидая болевого укола, Милошевич бережно
Когда посол СССР в Югославии, вечером двадцать первого декабря, передал ему личное послание Ельцина, Милошевич немедленно прочитал его, не обращая на приписку о вскрытии утром следующего дня и сперва, посчитал полученную информацию дурной шуткой, каким-то несуразным розыгрышем. Да и не воспринимал он Ельцина серьезным политиком. Все эти политические игры в президентство на бывших территориях СССР, Милошевич примерял к своей стране и относился ко всем новоиспеченным президентам с осторожностью и даже с презрением.
Причем Ельцин был как раз из последних. Именно он вольно или невольно сыграл важнейшую роль в окончательном развале СССР.
Но именно сейчас, вот это лежащее на столе послание, выбивалось из колеи, тревожило мозг своей чуждой непонятностью, вызывало нездоровое любопытство и стремление все-таки разобраться, в чем суть дела.
— Про Болгарскую бабу Вангу я слышал, но вот про Бориса-прорицателя… Хо-хо, — еще раз посмотрев на газету Милошевич тихо произнес: "Что же ты мне хочешь рассказать Борис Николаевич такого, ради чего ты убил двадцать восемь человек?"
"Как ты собираешься прикончить ровно пять человек, уронив Боинг на Тайване, да еще так оригинально — оторвав двигатель, и почему именно двадцать девятого декабря? Только для того, чтобы убедить меня, что все остальное правда? И с какой целью?"
***
Ближе к обеду двадцать третьего декабря, распахнулась дверь, и в кабинет ворвался раскрасневшийся Коржаков. Бегом он, что ли бежал?
— Борис Николаевич, меня снедает любопытство! — воскликнул он, — я имею в виду ваше запечатанное личное письмо Милошевичу, с просьбой вручить именно вечером, двадцать первого декабря?
А сегодня мне звонит министр иностранных дел Козырев и говорит, что поступил запрос из Югославского посольства с просьбой Милошевича на личную встречу тридцатого декабря.
Еще когда вы пятнадцатого декабря отдали мне запечатанный конверт, с просьбой передать через наше посольство в Югославии, лично в руки Милошевичу, я заподозрил, что что-то нечисто. Встречи президентов так просто не организовываются!
— Александр Васильевич, а президенты, что не люди, не могут взять по простому посидеть…эээ Новый год отметить?
— Ох, юлите вы Борис Николаевич! А еще брат, брат, почему было не послать обычный запрос по линии МИД, и почему именно поздним вечером, а не утром двадцать второго, к примеру.
"Все-то
— Не суетись Александр, ты все равно не поверишь, я сам многого еще не понимаю, вот как разберусь, клянусь, ты первый узнаешь!
— Я, пожалуй, сейчас поверю даже в то, что вас инопланетяне подменили, — успокаиваясь пробурчал Коржаков.
— Ты недалек от истины, но и не близок…, ой как не близок. Истина она где-то рядом, вот только истина у каждого своя, — задумчиво проговорил я, погружаясь в воспоминания.
***
Примаков сидел за столом в рабочем кабинете и держался за сердце, машинально разминая грудину. Тянущая боль вцепилась как клещ и не отпускала.
Мысли министра безопасности скакали: от откуда, до невероятно и не может быть. Последняя встреча с президентом дала много пищи для размышлений. Если в ходе беседы по организации работы службы, чистке рядов Примаков еще допускал, что у Ельцина есть неустановленные источники информации, то переданные им перед уходом сведения в конвертике… с таким загадочным выражением на лице: "не срочно, почитайте на досуге…"
Почитал, называется, на досуге, чуть кондратий не хватил. В конвертике, сухими строчками биографии: фамилия, имя отчество, родился…подводился итог многолетней работы органов внутренних дел по поиску маньяков … на двадцать лет вперед. Фамилия, имя и отчество, дата рождения, место преступления, первое убийство, количество жертв, иногда их фамилии по всем значимым преступлениям, начиная за последние пять лет. Самое странное и пугающее заключалось в дополнительной информации — сколько еще будет жертв, в каком году, где.
И что делать с этим не срочно? Причем поверил прочитанному Примаков сразу и бесповоротно. Откуда и как — выбросил из головы, все потом, а вот с этим, что делать?
" Я не Ельцин, меня могут и спросить коллеги из МВД, про мои источники информации, и ведь не скажешь не ваше дело, примите, мол, к сведению — такой мол и сякой с девяносто второго по девяносто четвертый годы убьет столько-то человек!"
" А Ельцин мне намекнул, причем открытым текстом, еще четверть века у меня впереди! Я сразу то и не понял, думал так, иносказательно".
"Надо срочно провести скрытые обыски, если они ничего не дадут, снарядить бывших топтунов КГБ на слежку за всеми фигурантами, и брать их уже на месте преступления", — принял решение министр.
Информация по будущим преступлениям останется у меня. И будет греть мне душу: не допустил, предотвратил, уберег. Как и Ельцину, наверно. Органам следствия хватит и первой части сведений, по предыдущим жертвам.
Приняв решение, Примаков взял со стола ручку и стал делать выписки по каждому маньяку по состоянию на сегодняшний день третьего января девяносто второго года, делая для себя пометки — какие следственные и оперативные, процессуальные и превентивные мероприятия надо провести по каждому маньяку: