Когда падает небо 1
Шрифт:
Как-то отец Лео, человек выдающегося интеллекта и крайне неоднозначной судьбы, сказал: “Есть на этом свете вещи, которых было бы жаль не попробовать и не узнать. Чего бы они ни стоили.”
Лео был тогда подростком и не оценил папиных высказываний. Это в общем и целом даже не удивительно: после того, как отца уволили с поста завкафедрой философии крупного университета за участие в студенческой оргии, дела для их семьи пошли не сказать чтобы однозначно. Запись с развесёлого мероприятия, где имели место девушки, юноши, запрещённые вещества и прочие атрибуты веселья, была выложена в соцсети и заимела успех, можно сказать,
Забавно, что сейчас, привалившись спиной к полуразрушенной стене, сходя с ума от запаха палёной медвежьей шерсти, наблюдая, как его с позволения сказать “товарищи” для фана вырывают крылья прарнишке-фею (то есть фейри, или как там здесь эти насекомоподобные оборотни называются), причём вырванные крылья явно не будут концом истории, потому что феи очень красивы… В общем, наблюдая всё это, Лео хотел бы увидеть отца, хоть ненадолго.
Он сказал бы ему: “Ты был прав и не прав, папа.”
Он сказал бы: “Прости, что даже не выслушал тебя тогда. Ты в конечном итоге не сделал ничего плохого, не причинял никому вреда, а просто жил, как нравится. Это не преступление, а выбор, и теперь я точно знаю разницу. Но тогда я был слишком маленький, чтобы понимать.”
Он сказал бы: “Папа, мне страшно. Я участвую в том, в чём не хочу участвовать, и не могу вырваться. Я одновременно палач и жертва. Я хочу забыть это всё; я не хочу этого знать; я хочу домой… Но знаю, что мне туда не вернуться.”
Он сказал бы: “Я люблю тебя” — потому что в глубине души был вполне уверен, что этой войны ему не пережить…
Потому что точка излома, невидимая, но очень острая, была для него очень близко.
Но это понятно сейчас, глядя из непроглядной, глубокой тьмы, которая сейчас его окружала. А тогда казалось — обида на века! “Ты мне не отец”, “я никогда больше не заговорю с тобой” и вот это вот всё… Поспешный отъезд, обрыв всех связей — что уж там, он даже имя, данное в честь родного и любимого города, изменил на иностранный манер, потому что отец его придумал. Ну не идиотизм ли?
Когда стоишь одной ногой в могиле, многие вещи отсюда выглядят совсем по-другому.
И дело не только в мрачных предчувствиях: Лео объективно отдавал себе отчёт, что умрёт.
А какие варианты? Незнакомый мир, кураторы, зорко следящие за пушечным мясом, печати на аурах… Что тут переиграешь? Бежать некуда, отступать тоже некуда, домой вернуться — почти без шансов. Чего тут трепыхаться, если понятно, чем дело кончится? Лео прекрасно знал, что несут с собой такие вот “драконоборцы” и с чем их едят.
Долго, правда, это знание было теоретическим, и буде оно таким бы и оставалось. Но, спасибо межмировому путешествию, Лео имел сомнительное удовольствие наблюдать драконоборцев, так сказать, в типичной среде их обитания — и честно, колонии каких-нибудь паразитов он бы созерцал с куда как большим удовольствием.
Но выбирать не приходится.
Но чего действительно хотелось, так это вцепиться в глотку лорду Марону. Если уж умирать, то и эту погань утащить с собой, так? Чтобы всё не зря, чтобы с огоньком, чтобы это всё, горячее
Честно говоря, он сорвался бы уже давно, если бы не Кира. Она стала его якорем, причиной держаться за этот мир, опорой.
Он читал когда-то, что в критических обстоятельствах люди ищут, за кого бы уцепиться. Жертвы цепляются за мучителей, и друг за друга, и за любую соломинку; когда оказался в полной зависимости от ужасных и никак не зависящих от тебя обстоятельств, главное, что надо суметь найти — повод жить.
Для начала хотя бы формальный.
У него таким вот поводом, тонкой соломинкой, удерживающей на поверхности, было ясное понимание: если сейчас он что-то вычудит, Кира останется одна. Совсем, потому что Петька, задававший слишком много вопросов и сдуру волочившийся за красоткой Лизой, мёртв. А сама Лиза… Лео догадывался, как она закончит, и ему её почему-то было даже не жаль. То есть, пожалеть, возможно, стоило бы — но Лео на это не хватало благородства.
Особенно вот прямо сейчас, когда процесс издевательства над несчастным фейри перешёл на следующую свою стадию.
Лео сцепил зубы. А если вмешаться? Интересно, скольких любимых товарищей успеет он прикончить, прежде чем убьют его самого?
Реальность вокруг казалась ему размытой, будто он смотрел сквозь запотевшее стекло. Всё это время они зачищали улицы от местных отрядов сопротивления, состоявших преимущественно из оборотней, и запах палёной шерсти въелся, казалось, не только в оджежду, но в самую его суть.
Лео старался держаться в сторонке, имитировал активную деятельность, намеренно промахивался по самым огромным целям и прятался за чужими спинами. Лео был, как вы понимаете, трус, это стоило назвать личными убеждениями. Пару раз он даже осознанно подставлялся, по принципу будь что будет — по правде сказать, почти надеялся, что это просто кончится, — но смерть, или Предвечная, как именуют её местные, вместе со всеми своими Жнецами не спешила забирать Лео.
Брезговала, наверное.
Он сам себе, если уж на то пошло, был противен.
Нет, Лео старался не убивать. Но в этой пылающей каше, которая творилась вокруг, было невозможно остаться в белом пальто. Он думал, что, возможно, уже стал убийцей. Или ещё нет? Это был вопрос больше везения в его случае, чем чего-то другого… Да и потом, какой смысл искать самому себе оправдания, когда он с этими? И их преступления — они же его преступления.
Наверное.
Возможно.
Он не хотел задумываться о том, как это работает, потому что сам не знал правильного ответа. С тех пор, как он просто ради интереса дал согласие “лично посмотреть на некоторые исторические процессы”, от него мало что объективно зависело.
Но он всё равно здесь. С этими. У них общие флаги — и поступки, как ни крути, тоже общие.
Он закрыл лицо руками.
Он устал.
Рассвет, отливающий кровью, рождался где-то над вершинами гор. Тусклое предрассветное марево, щедро пронизанное дымом и туманом, плыло над полуразрушенным городом, ещё вчера — крупнейшим торговым и культурным центром оборотнической культуры.
Интересно, где Кира? Что с ней? В толчее перед входом в город Лео потерял её, а потом был распределён в другой отряд.