Когда пируют львы. И грянул гром
Шрифт:
– Внимание… пошел! Давайте, kerels! [29]
Колеса двинулись, сначала медленно, потом все быстрее, набирая скорость. Наконец завертелись так быстро, что очертания привязанных слились в одно пятно.
– Крутится, вертится колесо! Крутится, вертится колесо! – радостно скандировала толпа.
На другом конце шеренги фургонов раздался взрыв хохота. Там уже кого-то стало тошнить, рвота била из него струей, разлетаясь желтыми искрами, как огненное колесо. Потом то же самое случилось с другим, третьим… Слышно было, как их выворачивало наизнанку, как они захлебывались рвотой, которая шла уже через ноздри. Шон
29
Парни (африкаанс).
– Ну как, понравилось? – спросил Дафф.
– Налей лучше бренди, – ответил Шон.
9
С учреждением Комитета старателей, который отправлял какое-никакое правосудие, в палаточных городках воцарилось некое подобие порядка. Президенту Крюгеру не очень-то хотелось заниматься охраной правопорядка в этом осином гнезде бандитов и головорезов, быстро растущем за пределами его столицы, и он удовольствовался засылкой туда шпионов и в остальном предоставил старателям самим заботиться о спасении своих душ. В конце концов прииск этот был не особенно перспективен; не исключалась возможность, что через год это место снова станет столь же пустынным, как и девять месяцев назад. Президент мог позволить себе подождать, так что Комитет старателей получил его негласную поддержку.
Пока муравьи-старатели работали, копали жилу кирками, лопатами, рвали динамитом, саранча, просиживая в барах и пивных, ждала своего часа. До сих пор реальное золото давала только дробилка на «Буре и гудке», и только Градски и дю Туа знали, сколько золота она вырабатывает. Градски был все еще в Кейптауне, добывал капитал, а Франсуа вопросов ее производительности ни с кем, даже с Даффом, не обсуждал.
Прииск жил только слухами, которые менялись, как картинки в калейдоскопе. То пошел слух, что жила ушла на пятьдесят футов в глубину, а буквально на следующий день в тавернах только и разговоров было, что братья Хейнс углубились на сто футов и находят самородки размером с мушкетную пулю. Но точно никто ничего не знал, хотя верить готовы были всему.
На «Глубинных горизонтах» Дафф с Шоном продолжали упорно трудиться. Дробильная машина уже стояла на бетонном фундаменте, и ее открытые челюсти готовы были пережевывать породу. Двадцать вспотевших зулусов с песнями поставили на основание паровой котел. Установили медные столы, их уже можно было смазывать ртутью. Беспокоиться о том, что происходит с жилой, или о том, насколько быстро тают денежки в поясном кошельке Шона, не было времени. Днем работали, ночью спали – только в этом состояла их жизнь. Дафф теперь ночевал в палатке вместе с Шоном, и Кэнди осталась на своих пуховых перинах одна.
Двадцатого ноября запустили паровой котел. Усталые, с мозолями на руках, измотанные тяжким трудом, исхудалые, они стояли рядышком и смотрели, как стрелка манометра ползет вверх и наконец доходит до красной линии на самом верху.
– Ну вот, по крайней мере, теперь у нас есть мощности, – проворчал Дафф и кулаком ткнул Шона в плечо. – Ну что стоишь, пришел на воскресный пикник, что ли? Шевелись, парень, у нас работы невпроворот.
Второго декабря они в первый раз дали дробилке вкусить камня и смотрели, как измельченная скала плывет на столы для образования амальгамы. Шон радостно обхватил Даффа руками за шею, словно хотел провести захват Нельсона, но Дафф двинул
– По моим прикидкам, мы пропустили через нее десять тонн камня. Самое время очистить столы и посмотреть, сколько золота получилось.
– Шел бы ты лучше спать, – проворчал Шон, но Дафф не послушался:
– Мбежане, веди сюда парочку своих дикарей, надо поменять столы.
– Послушай, Дафф, не горит ведь, часом раньше, часом позже… Иди лучше спать.
– Хватит трындеть – хуже, чем жена, честное слово.
Шон пожал плечами:
– Ладно, будь по-твоему; только покажи, как это делается.
Они переключили поток измельченной руды на второй, заранее подготовленный стол. Дафф, орудуя широкой лопаткой, соскреб ртуть с медной поверхности первого стола в шар размером с кокосовый орех.
– Ртуть вбирает в себя крохотные частички золота, – работая, объяснял он Шону, – а крупинки камня – нет, они уходят в отвал. Конечно, не все золото, часть его попадает в отходы.
– А как потом достать золото из ртути?
– Помещаешь все в реторту, выпариваешь ртуть, а золото остается.
– Тут же нужна чертова прорва ртути, где ее наберешься?
– Да нет, пары конденсируются, собираешь и снова используешь. Пошли, покажу.
Дафф отнес шар амальгамы в сарай, поместил в реторту и зажег паяльную лампу. Шар растаял и начал кипеть. Они молча наблюдали, как понижался в реторте уровень ртути.
– Ну и где золото? – не выдержал Шон.
– Да заткнись ты! – огрызнулся Дафф, но тут же извинился за грубость: – Прости, дружок, я сегодня немножко не в форме.
Остатки ртути испарились, и вот оно, желтое, сверкающее пятнышко расплавленного металла. Капелька размером с горошину. Дафф погасил паяльную лампу, и какое-то время оба не говорили ни слова.
– И это все? – спросил наконец Шон.
– Да, друг мой, это все, – устало согласился Дафф. – Что бы ты хотел из него сделать? Пломбу на зуб, например?
Он повернулся к двери. Во всей его сгорбленной фигуре чувствовалось изнеможение.
– Теперь твоя очередь… Дробилка должна работать, иначе мы с песнями пойдем ко дну.
10
Рождественский ужин прошел невесело. Праздник отмечали в гостинице Кэнди. Оба пользовались там кредитом. Даффу она подарила золотое кольцо с печаткой, а Шону – коробку сигар. Шон еще ни разу не курил, но теперь, вдыхая в легкие ядовитый дым, ощущал даже некоторое мазохистское удовольствие. Столовая гудела от мужских голосов, весело звенели ножи с вилками, в воздухе стоял густой запах еды и табачного дыма, и только в одном уголке было тихо: там, словно выброшенные на необитаемый остров, сидели Шон, Дафф и Кэнди.
Шон поднял бокал.
– С Рождеством! – проговорил он замогильным голосом, глядя на Даффа.
– И тебя тоже, – отозвался Дафф, оскалившись, как мертвец.
Они выпили. Потом Дафф встрепенулся, явно желая говорить:
– Послушай, скажи еще раз, сколько у нас осталось? Мне так нравится, как ты это говоришь, у тебя прекрасный голос, ты бы мог играть Шекспира.
– Три фунта шестнадцать шиллингов.
– Вот-вот, именно, именно, три фунта и шестнадцать шиллингов… а теперь, чтобы я совсем ощутил праздничное настроение в Рождество, скажи, сколько мы должны?