Когда приближаются дали…
Шрифт:
— Пальмы, бананы. Очень жарко, — рассказывал Алексей. — Потом много кар… грузовик по-русски. Ехать много. — Алексей с трудом подыскивал нужные слова. Смущался, сжимал пальцы до хруста, до боли.
Надя, зная английский язык, приходила ему на помощь.
Среди тех, кого вывезли из Западной Германии, были и подростки вроде него и взрослые разных национальностей: русские, поляки, чехи. Кого соблазнили посулами, а кого взяли и угрозами, шантажом. Всех их расселили далеко друг от друга. У негров Алексей научился английскому, но говорил еще очень плохо. Бежать было трудно. Мечтал пробраться в портовый город, а там проскользнуть на торговый корабль, отправляющийся в СССР. Но до порта Алексей не добрался. Несмотря на полуголодную жизнь, побои и болезни, вытянулся он здорово, возмужал. Когда,
Алексей говорил, закрыв глаза, раскачиваясь, будто мучился острой болью, не зная, как утихомирить ее.
Выпустили его из тюрьмы, в кандалах отправили обратно к плантатору отрабатывать долг. Терпел, мучился и опять сбежал, но в другую сторону. Стал работу искать. «Джаб». Пытался собрать денег на дорогу в порт, хоть одеться немножко. Оборванный ходил, босой. «Трэмп» — бродяга. Никто на работу не принимал, собаками травили. Ничего не умел делать Алексей. Сборщик бананов, ананасов, ломка табака — разве это профессия? Мускулы слабые, желтый от малярии, тощий. Кому нужны такие работники? Страшился тюрьмы, а сесть он мог прочно, если дознаются о его происхождении. «Красный» — и все тут. Была еще и другая причина, из-за которой Алексей молчал. Он не мог назваться советским. Разве такие бывают советские люди? Ведь он обыкновенный бродяга, неграмотный, грязный, оборванный. Он не имеет права позорить свою родину. Никогда. И Алексей Васильев, едва научившийся читать по складам — как давно это было! — уже начал позабывать русскую речь, сторонился людей, а потому почти не знал и чужого языка. Вера в спасение оберегала замученного юношу от тупой покорности животного. Он часами смотрел на звезды и думал о том, что только они связывают его с родиной, так же сияют над ней. Однажды под вагонами приехал в порт. Сколько раз по дороге его снимали, били. А он опять цеплялся…
И вот наконец Алексей оказался в большом порту. Он не помнит, в каком. Кораблей много. Наверное, и советские были. Спрашивал у матросов, какой корабль идет в Советский Союз, никто не отвечал, смотрели подозрительно. А вдруг кто-нибудь, заговорит по-русски? И вот услышал: какие-то двое, хорошо одетые, выходили из ресторана. Он бросился к ним — обнимает, плачет, просит увезти домой. Один ударил, Алексей упал на камни затылком. Больше ничего он не помнил. Очнулся в тюремной больнице. Откуда ему знать, что не все русские могут помочь, что есть и такие, которые живут в чужом доме, работают на чужих. Алексей опять оказался в тюрьме за оскорбление американского подданного. Алексей тоже считался американцем, их вечным должником. В тюрьме узнали, что он не отработал своего долга на одной плантации, хотели отправить обратно, но парень был настолько болен и слаб, что босс не захотел его кормить задаром. Но раз боссу держать парня невыгодно, то и другим — тоже. Пусть идет на все четыре стороны. Так Алексей Васильев стал «свободным американцем». Все прошлое забыто.
«Теперь ты Вильям Джеймс, тебе прислали паспорт американского гражданина, — сказал ему шериф с лиловыми ушами. — В надежном стальном сейфе хранится документ с твоей подписью. Разве ты не просился в Штаты, не подписывал договора с представителем уважаемой фирмы? А вот и другой документ — расписка в выдаче тебе ста пятидесяти долларов. Никто не виноват, что ты их потерял. Хозяин поступил с тобой чертовски великодушно, он взял на себя все убытки по переезду. И даже долг простил. Ты же договор не выполнил! Теперь иди, постарайся стать настоящим американцем. Знай, что наша страна — страна величайших возможностей. Начинай свой маленький бизнес. Не хочешь? Дело твое. Но может быть, ты вздумаешь обратиться в советское консульство или даже посольство? Не советуем. Изменников родины там не очень-то жалуют».
Напрасно беспокоились полицейские. Ничего бы этого не сделал Алексей. Не только писать, читать мог с трудом. Ни одной русской газеты и книги он не видел. Учился читать по-английски, когда бродил по дорогам. Всюду попадались рекламные щиты с кричащими названиями сигарет,
Опять, пешком или прицепившись под вагонами, добрался в другой порт. Негры грузили мешки с мукой. А вдруг корабль идет в Европу! Все равно куда, лишь бы поближе к дому. Надсмотрщик зазевался, Алексей взял мешок и пошел по трапу в трюм. Спрятался там, всю дорогу питался мукой, воду пил из пожарного шланга. Неизвестно, сколько дней просидел в темноте. Боялся ослепнуть. Но вот в трюме открыли люки, стали разгружать. В первый момент он ничего не видел, даже спрятаться не успел. Опять поймали — что же он мог сделать? — а когда вывели на палубу, перед ним выросла из тумана страшная зеленая баба — статуя Свободы. Так он попал в Нью-Йорк.
Дальше о своих мытарствах в «американском раю» Алексей рассказывал очень скупо. Видно, это были самые тяжелые для него дни. Надя представляла себе ужасную судьбу безработного американца, читала в книгах и газетах, но вот теперь с ней рядом сидит человек, испытавший подобные мытарства. Поверить невозможно! Само понятие безработицы никак не укладывалось в голове. А у Алексея руки истосковались по труду, он рвался на Родину, больше ничего он не хотел; заработать на проезд, чтобы подкупить кого-нибудь на корабле, — ведь так просто его не выпустят — невозможно. Здесь никому не нужны его руки. Всюду, куда ни ходил Алексей в поисках работы, висели таблички: «Рабочих не требуется».
Страшный город. Страшные трущобы, воровские притоны, каждый день грабежи и убийства. Ночью не уснешь от дикого визга сирен полицейских машин. Алексей решился на обман, которому здесь учили всех с самого детства. Случайно, из обрывка газеты, он узнал о существовании советского консульства. Но где оно находится? Однажды возле торгового порта увидел машину с советским флажком, побежал за ней, не догнал, конечно. С тех пор, когда появлялся в этом районе, уже чувствовал на себе пристальные взгляды полисменов. Не ходить в порт он не мог — теплилась надежда, что удастся встретить советский корабль или какой-нибудь другой, чтобы добраться на Родину. Но за бродяжкой следили, даже близко не подпускали к кораблям. Надо было придумывать что-то похитрее.
— Трудно. Очень! Только я очень-очень хотел обмануть полисмена! — проговорил Алексей и, заслышав в саду треск ломающегося стекла, резко повернул голову.
По аллейке шел, понурившись, сосед его по комнате, большой друг Нади, в чем она сама признавалась.
— Добрый вечер, — пробормотал, не глядя на них, Багрецов.
Надя подавила в себе неприязнь к Димке и со светской любезностью улыбнулась:
— Присаживайся, Димочка, милый. Тебя нам очень не хватало.
Он не понял, смеется Надя или говорит всерьез, застыл не шелохнувшись, чувствуя себя еще хуже.
Алексей все понял по-своему и не хотел быть лишним.
— Гуд найт… покойной ночи. Холодно. Пойду, — он дотронулся до Надиной руки, кивнул Багрецову и ушел.
Надя хрустнула пальцами и, когда Алексей исчез в темноте, сказала горячим шепотом:
— Знаете ли, товарищ Багрецов, кажется, я скоро вас возненавижу.
Вадим хотел было объяснить, что не виноват, что попал сюда случайно, но, вспомнив, что это уже во второй раз, пожал плечами и зашагал прочь.