Когда придет твой черед
Шрифт:
Маша стояла бледная, но спокойная, у лестницы. Родственники выстроились в естественную очередь, чтобы подойти попрощаться, от чего вся церемония неуловимо отдавала атмосферой поминок. И в этой очереди я заметила красавца Владимира — черные глаза, оливково-смуглая кожа, длинные черные волосы, очень ухоженные и блестящие, зачесаны назад, под носом тонкая полоска усиков… Ну просто герой-любовник, звезда синематографа года этак тысяча девятьсот десятого… Красавец стоял следом за своими родителями — увядшей пышнотелой дамой и отставным военным с исключительно глупым лицом. Как же, как же! Прекрасно помню
Владимир покосился на родню и вдруг сделал странную вещь — отошел на несколько шагов назад и пристроился в хвост очереди. Интересно… Парень умен — он не желает, чтобы Мария запомнила его как сына своих родителей — алчных, бестактных и не блещущих умом. Он желает, чтобы наследница оценила его, так сказать, личные качества. Ох, боюсь, за этим типом нужно приглядывать… Мало ли какие идеи возникнут в этой красивой голове? И, кстати, нельзя сбрасывать его со счетов как возможного убийцу. Парень достаточно ловок, чтобы провернуть что-то подобное, а его мамаша — фармацевт…
Вот подошла очередь Светланы. Блондинка, затянутая в расшитое стеклярусом сиреневое платье, схватила руку Маши и прижала к своей пышной груди:
— Деточка, мы так тебе сочувствуем! Я тоже горюю по Кешеньке — ты не представляешь, как сильно! До сих пор вспоминаю, как он спал у нас дома на полу, на матрасике, когда только-только приехал в Тарасов в тысяча девятьсот шестьдесят первом году! Знаешь, Машенька… ничего, что я так, по-родственному? Знаешь, мы должны встречаться почаще. Мы ведь родные люди… Приходи к нам в гости, а? Цветочный проезд, дом одиннадцать. Совсем рядом с твоим домом! Я тебя познакомлю с сыном… Володя, Володя!
Блондинка завертела головой, ища сыночка, но юноша укрылся за спиной высокого родственника. А тут уже другие Серебряковы оттеснили Светлану.
Владимир подошел последним. Момент он выбрал верно — утомленная наследница только что с облегчением вздохнула, выполнив тягостную обязанность, и тут появляется ОН.
— Рад знакомству, — вот и все, что сказал Владимир. Потом обольститель поднес к губам руку наследницы и поцеловал. Слегка. Сухими губами. И щекотнул усиками. Ну, то есть это я так себе представляю. На Машу это произвело потрясающее впечатление.
Никто никогда так с ней не обращался. Кувыркания на сеновале с соседскими Колькой, Васькой и Серегой не в счет. Девушка вздрогнула, на щеках ее полыхнул румянец. Маша опустила пушистые ресницы, прикрыв вспыхнувшие глаза.
А Владимир равнодушно проследовал к двери. На пороге помедлил, словно вот-вот обернется… Но не обернулся и вышел, гордо вскинув голову. Ну, мастер мизансцены! Ну, змей!
Намерения красавца ясны — он задумал обольстить наследницу империи Серебряка. Маша юна и неопытна, в любовных делах она просто деревенская простушка. Одного не понимаю — демонический Вова девушке родня…
Когда за последним из гостей захлопнулась дверь, Маша устало вздохнула и позвала:
— Сусанна!
Черно-белая служанка возникла тихо, как тень.
— Сусанночка, приготовь нам, пожалуйста, чаю. И подай наверх, в голубую гостиную.
Тон у Маши был доброжелательный, но твердый. Да, это вам не Кира. Сусанна не стала спорить, говоря, что надо подождать распоряжения Нинели
Мы вернулись в голубую гостиную. Нинель все еще сидела там, только сняла свою роскошную антрацитово-черную шубу. Огненно-рыжие волосы Серебряковой растрепались. Они были крашены хной, по старинке — видимо, Нинель привыкла к этой краске году этак в семидесятом, так и пользовалась до сих пор. Хна кое-где облезла, на висках проглядывала честная седина. Серебрякова вообще на удивление мало уделяла внимания своей внешности. Шубы и бриллианты были просто фоном ее жизни и ничуть не мешали невыщипанным усам, измятой блузке и крашенным хной волосам. Нинель Серебрякова могла позволить себе выглядеть как угодно, не обращая внимания на чьи-то косые взгляды.
Сусанна внесла поднос с чаем. Маша отпустила служанку небрежным движением руки и сама принялась разливать чай. А я подивилась тому, как быстро эта девочка, спавшая в одной комнате с курами, усвоила привычки своего нового круга. Черно-белая служанка послушно вышла, но я заметила взгляд, который Сусанна Ивановна кинула на Машу. И взгляд этот мне чрезвычайно не понравился…
— Ну что, выпроводила? — осведомилась Нинель, шумно прихлебывая ароматный китайский чай. — Терпеть их всех не могу. Когда Кеша сидел, они от него как от чумы шарахались. Я ему со своей стипендии посылки на зону собирала. Никто из этих тварей ни копейки не дал. А теперь вьются, как мухи над говном…Ты, Мария, им не верь. Никому не доверяй. Поняла? Если я вдруг помру и ты останешься одна…
— Что вы говорите, тетя? — воскликнула Маша, обжегшись чаем. — Вы до ста лет проживете! Правда-правда!
— Ну, спасибо, детка! — усмехнулась усатая старуха. — Это вряд ли, сердце у меня пошаливает… но все равно спасибо. Ты хорошая девочка. На отца очень похожа. Он тоже такой был — уж кого ненавидит, все, копай могилку. А уж если кого-то любит, то можно спать спокойно — последнюю рубашку отдаст, своей спиной прикроет… Да. Было, все было.
— Нинель Васильевна, я думаю, вы должны знать, — прервала я поток воспоминаний. — У девочки есть кое-какие тайны. Маша, расскажи.
Нинель вся подобралась в кресле.
— Ты что, беременна, дурища деревенская?!
Маша испуганно замотала головой, и Нинель с облегчением перевела дух:
— Уф, а я-то думала… Ну, какие у тебя могут быть тайны, рассказывай?
Маша, путаясь и торопясь, изложила странные события последних дней — как кто-то влез к ней в окно, как изрезали шубу… когда речь зашла о шубе, Нинель вскинулась:
— Немедленно покажи!
Маша, виновато моргая, принесла изрезанную шубку. Да, неизвестный злодей постарался на совесть — дорогущая вещь превратилась в лоскуты.
— Какой кошмар! — воскликнула Нинель с чувством. Она взяла испорченную шубу на колени и принялась гладить скрюченными пальцами. Я подумала, что для Нинели Серебряковой шубы являются одушевленными существами. Мне даже показалось, что в глазах стальной старухи блеснули самые настоящие слезы.
— Шубу тебе подарю краше этой, не переживай, — сказала Нинель, откладывая в сторону меховое изделие. — А теперь ответь, девочка — почему ты мне сразу не рассказала? Почему я узнаю об этом от какой-то охранницы, а?