Когда пришли триподы
Шрифт:
Насколько беззаботен пилот, выяснилось, когда он ввел данные нового курса в компьютер.
Он зевнул и сказал:
– Тютелька в тютельку.
Папа спросил:
– Что это значит?
– Топливо. До Женевы хватит, но ни грамма для отклонений. Будем надеяться, что с погодой повезет.
Одна из стюардесс принесла нам кофе, и пока мы пили, пилот разговаривал. Он сказал, что всегда хотел летать; школьником он жил у аэропорта Гэтуик и все свободное время смотрел на самолеты. До последнего времени он рассматривал свою работу как промежуточный этап – ему хотелось водить
Жуя бисквит, он заметил:
– Теперь мне смешно, когда я об этом думаю. К чему беспокоиться?
Папа спросил:
– Вам теперь хватает местных линий?
Харди помолчал перед ответом.
– Я провел несколько лет, перевозя по небу людей со скоростью сотни миль в час. А зачем? Они не менее счастливы у себя – даже более. У моей жены доля в ферме, и я думаю, что лучше помогать ей, чем летать. Людям не нужны самолеты, да и машины и поезда тоже. Знаете, что бы я предпочел? Лошадь и двуколку. Вот это мне действительно нравится.
В середине полета он еще раз сверился с компьютером и выяснил, что запас топлива еще меньше, чем казалось.
– Рискованное дело, – сказал он спокойно. – Лучше было бы в Париж.
Папа ответил не сразу. Может, он ждал, что Харди что-нибудь добавит или прояснит ситуацию. Женева означала для него Ильзу и для всех нас – спасение от триподов. Но это означало также поставить под угрозу жизнь всех в самолете.
– Летим в Женеву, – сказал он наконец.
Харди кивнул:
– Пусть будет Женева. Надеюсь, встречный ветер не станет сильнее.
Больше ничего не было сказано. Я вспоминал все фильмы о катастрофах самолетов, которые видел. Однажды у Энди его мать говорила о том, что боится летать – она никуда не поедет, если нужно лететь в самолете. Я считал тогда это глупым, но сейчас мне так не казалось. Мы сидим в металлической трубе в милях над землей, и если горючее кончится, наши шансы на выживание почти равны нулю. Я представил себе, как секунда за секундой пустеют баки с бензином, и почувствовал, что потею.
Я думал также о том, что говорил Харди о своих чувствах. Он казался счастливым. И если триподы на самом деле несут мир, может, это хорошо? Люди будут любить друг друга; может, они перестанут думать только о себе и нескольких близких, а будут думать обо всех.
В лунном свете видны были покрытые снегом горы, Харди начал подготовку к посадке. Дела это не улучшило; наоборот, если только возможно, стало еще хуже. Когда пилот выпустил шасси, один из двигателей закашлял, потом снова заработал и наконец совсем смолк. Я почувствовал настоящий ужас. Закрыл глаза, когда впереди показались посадочные огни, и не открывал их до тех пор, пока колеса не коснулись посадочной полосы. И неожиданно от облегчения ощутил сильную слабость.
Харди привел самолет на стоянку вблизи вокзала, и теперь я начал беспокоиться о другом. Администрация аэропорта знала об угоне, конечно, но я не представлял себе, какова будет ее реакция. Все переговоры с землей касались только посадки. Казалось, прошло очень много времени, но тут двери раскрылись, и нам приказали высаживаться. Я видел, как папа нервно жует губу.
Я
Старший офицер сказал:
– Пожалуйста, снимите шапки с голов.
Капитан Харди ответил:
– Это невозможно.
– Немедленно!
Харди сказал:
– Прошу разрешения заправиться и вылететь с пассажирами из Женевы.
– В разрешении отказано. Снимайте шапки.
Мы четверо сняли шлемы с голов, но никто из остальных не шевельнулся. Офицер отдал резкий приказ на немецком, и двое солдат приблизились к Харди.
Он попятился при их приближении и крикнул офицеру:
– Вы не имеете права трогать нас! Позвольте нам заправиться и улететь.
Офицер не обратил на это внимания, а солдаты продолжали приближаться. Викарий, говоривший с Мартой на Гернси, стоял поблизости.
Он вытянул руки и сказал:
– Мы принесли вам мир. Опустите оружие и примите благословение. – И провел три вертикальные полосы правой рукой. – Во имя трипода.
Когда солдаты схватили его за руки, Харди как будто сошел с ума: он вырвался, ударив при этом солдата в лицо. Остальные пассажиры с криками устремились вперед.
Сквозь шум я расслышал голос Марты:
– Быстро! Сюда…
Мы бросились к двери, через которую вошли. Два солдата подняли автоматы. Папа сказал:
– Мы не в шапках. Посмотрите.
И он швырнул свою шапку на землю; солдаты не опустили оружие. Сзади поверх криков послышался выстрел, а затем автоматная очередь. Оглянувшись, я увидел двух пассажиров на полу. Одним из них был капитан Харди, из раны на его шее струилась кровь.
Все быстро кончилось. Остальные пассажиры замолчали и тупо смотрели на солдат. Двое солдат взяли за руки пожилого пассажира лет шестидесяти и отвели его в сторону. Как только один из солдат потянул с него шапку, пассажир закричал и продолжал кричать, когда солдаты перешли к следующему. Шум был ужасный и становился все страшнее, по мере того как солдаты снимали шапки одну за другой. Пассажиры не сопротивлялись, но походили на животных, которых пытают.
Офицер подошел к нам.
– Вас отведут в комнату для допросов. – Голос у него был холодный. – Подчиняйтесь приказам.
Папа сказал:
– Мы повредили наши шапки, они не действуют. Мы не под влиянием триподов.
Резкий голос не изменился.
– Подчиняйтесь приказам.
Нас допрашивали порознь и подолгу. Потом дали поесть и отвели в гостиницу на ночлег. Папа попросил разрешения позвонить по телефону Ильзе, но ему отказали. В спальне, которую делили мы с Энди, был телефон, но его отсоединили.
На следующее утро папу и Марту опять допрашивали, после чего нас принял сдержанный маленький человек с черной бородой, который сказал, что нам дано разрешение остаться в стране на семь дней. Мы можем отправиться в Фермор, но, прибыв туда, должны немедленно сообщить в полицию. Он протянул нам лист бумаги – разрешение.