Когда прольется кровь
Шрифт:
— Господин. — Салот присел напротив Дорона.
— Что?
— Господин, я… Я видел посланца от Острого. — Салот проговорил это тихо, почти шепотом.
— Здесь?
— Нет, господин, на холмах, в Третьем Лесу.
— И что ты там делал?
— Пошел вместе с Хромушей, тем, что с Глухого Потока. Он сказал, что у него там встреча с Острым, а жуть как хотелось увидеть Шепчущего. А сказать тебе — времени не было.
— И ты видел посланца?
— Как тебя, господин, сейчас, близко-близехонько. Только вот лица не разглядел, у него на голове был такой белый мешок с дырками для глаз и рта.
— Ну и что он говорил?
— Много,
— Врешь, старый. Чему ты еще хочешь научиться?
— Я? — Салот удивленно взглянул на Дорона. — Я-то нет, господин. Я уже старик, на кой мне науки, но умности он рассказывал ой-ей-ей! И о том, какая буквица что значит, и как ее выговаривать, и какие травы самые полезные от живота, а какие супротив мозолей. И как уберечься от прыщей наговоренных, и что сделать, ежели в дому могильный шкелет заляжет…
— Но ты вроде бы не об этом собрался говорить, — прервал Дорон.
— Да, господин. — Салот помолчал немного, постукивая костяшками пальцев по столу. — Он, господин, рассказывал еще о том, что было давней.
— Об истории, — подсказал Дорон.
— Во-во, об ей. А как чудно, господин, говорил-то. И уж так при ем сиделось, уши развесив, что и халупа могла сгореть иль городовые подойти втихую. А ежели еще глаза закрывать, то в голове все так укладывалось, будто все эти бывшие случайности ты сам наблюдал. Красиво говорил-то.
— Ты тоже красиво говоришь. — Дорон отхлебнул пива. — Только долго очень.
Салот снова смутился и умолк. По правде сказать, Дорон любил его слушать. Слуга всегда говорил взволнованно, переживал сильно и при этом ухитрялся рассказывать складно и интересно. Меж Дороновых людей никто не мог переговорить Салота. Однажды Лист даже видел, как холоп отбрехивается от бановых воинов и делает это с таким искусством, что те двое, вместо того чтобы избить и испинать его, отошли, вдобавок еще и извинившись. Тем большее удовольствие получал Дорон, время от времени одним-двумя словами осаждая холопа. Слуга испытывал уважение к хозяину, и Лист чувствовал в этом большее, чем простое послушание. Холопы вообще глубоко уважали Дорона. Он относился к ним иначе, не так, как большинство вольных к своим слугам. Возможно, потому, что ему не приходилось скупиться — вырывать у земли каждое зерно, каждый ее плод. Ибо купцы из Даборы почитали за честь поставлять пропитание в дом Листа. А возможно, еще и потому он относился к холопам более ласково, что сам вышел не из богатой семьи, испытал тяжесть труда, понимал своих людей. Возможно. Но по правде-то дело было в чем-то другом, и Дорон это понимал. Просто он был мудрее большинства. Знал истины, им не доступные. И поэтому позволял холопам больше, нежели другие хозяева, старался заботиться о них, помогал в дни неурожая или болезни. Часто бывал в домах своих подданных, а порой даже, к неудовольствию окружающих, сам работал в поле.
— Ну ладно уж. — Он обмакнул шарик творога в мед, золотистые капельки стекли по пальцам, когда он подносил сладость ко рту. — Рассказывай, если хочешь.
— Может, еще пива, хозяин?
— Чисто, — шепнул Позм.
— Тихо, — бросил Вагран.
Крогг выскочил на середину улицы, закружил бечевкой, на конце которой были привязаны три беличьих
Крогг бросил. Связка хвостов прошла чуть ли не в сажени от балки. Бечевка с громким шлепком упала на землю.
— А, чтоб… — буркнул Крогг, снова крутя бечевкой. Оглянулся.
— Спокойно, — прошипел Позм.
Вагран махнул рукой.
— Достанешь? — спросил Магвер. — Если нет… — Он протянул руку.
— Достану, — буркнул Крогг. Однако на этот раз бечевка, хоть и пролетела над балкой, не обернулась вокруг нее. Крогг снова начал тянуть.
— Городовые, — шепнул Позм. — Идут сюда.
— Смываемся, — велел Магвер.
— Кину еще раз. — Крогг раскрутил бечевку.
— Нет! Идем. — Магвер побежал в сторону Ваграна. Остановился и повернулся. — Крогг!
— Все! — Крогг кинул бечевку. Конец с прикрепленными хвостами обернулся вокруг балки.
— Бежим! — крикнул Позм. Он стоял на перекрестке, поглядывая то на приближающихся городовых, то на дружков.
Крогг наклонился над валяющимся на земле концом бечевки. Магвер подскочил к нему.
— Брось! — Он хотел оттолкнуть Крогга, но увидел, что тот уже пытается высечь искру.
И тут раздались свистки стражников. Холодный пронзительный звук. Еще немного и явится подмога.
— В-в-в… в-в-все, — отстучал зубами Крогг. Заранее пропитанная горючим маслом бечевка занялась сразу.
Они бросились бежать. Из-за угла выскочили солдаты.
Магвер толкнул Крогга, мимо промчался Позм. Они неслись вдоль улицы, один за другим исчезая в переулках, подворотнях домов, между мастерскими.
Желтый язычок понемногу полз вверх, подгоняемый ветром, шевелящийся от колебаний качающейся бечевки. Наконец он добрался почти до самой балки и тут, наткнувшись на участок бечевки, пропитанный водой, погас. Над улицей Даборы висела связка из трех беличьих хвостов. Двух покрашенных черным, одного — желтым. Знак вызова. Знак ненависти.
Дорон задержался на минуту, чтобы взглянуть на рабов, работающих по ремонту водовода, потом свернул к торговым палаткам. Остановился около ларька йопанщика. Продавец, паренек лет тринадцати, низко поклонился.
— Здравствуй, мастер.
— Здравствуй, Ате Шукс. — Дорон протянул руку к лежащему наверху йопану. Йопан был не особо красив, зато старательно и крепко сделан. Пять слоев оленьей кожи, переложенных льняной тканью, вначале склеили, а затем простегали. Стежка была ровной, дырочки, оставленные шилом, маленькие и незаметные. В мастерских Бора Шукса йопаны не украшали. Зато его ученики делали парадную одежду, тонкую, обшитую ракушками и чешуей морских рыб. На ней рисовали боевые сцены, портрет хозяина, фигуры животных и водяных существ. На таких йопанах Бор Шукс ставил свой знак и продавал самым богатым даборцам. Снабжал он и двор бана.
— Отец дома? — спросил Дорон.
— Работает, мастер. Сегодня с утра трудится. Гор Ара Храбрый из Каменного Распадка прислал со своими рабами заказ на шестнадцать боевых йопанов и вчера же началась работа.
— А ты, Ате Шукс, еще не шьешь?
Мальчик опустил голову.
— Шью, мастер, но отец утверждает, что мне надо продолжать учиться. Но, — его лицо просветлело, — мне уже разрешили продавать свои йопаны в его лавках вместе с кафтанами прислужников.
— Здесь есть какой-нибудь твой йопан?