Когда прольется кровь
Шрифт:
Огонь весело потрескивал, они сидели хмурые и задумчивые. Магвер впервые видел Листа взволнованным. Дорон то и дело вскакивал, не в силах найти себе места. И поминутно отхлебывал водку из бурдюка, который держал в руке.
Не получилось! Проклятый бан, проклятая ночь, проклятая река! Он все обдумал, все взвесил — должен был исполнить пророчество, не изменив ни слова. Но — не получилось!
Но это же не его вина. Бан выехал. Покинул крепость без телохранителей, все они остались в Горчеме. Кто же охранял правителя? Почему его отъезд прошел в такой тайне? Неужто Пенге Афра так сильно опасался мести Дорона, что предпочел бежать? А может, бан задумал что-то,
Вопросы, все время новые вопросы. Он так хорошо сумел все объяснить Магверу, развеять его сомнения. Почему сейчас он так же легко не находит ответа, он, чей разум все схватывал на лету?
Он был утомлен, удивлен и зол.
Но знал, что все равно доберется до Пенге Афры. Ведь он придумал и другой способ, кроме падения в пропасть. Теперь пригодится Магвер.
Юноша тоже не мог уснуть. Лежал неподвижно, глядя на ворочающегося с боку на бок Листа. С любопытством выслушал рассказ о происшедшем в Горчеме, но не приключения Дорона так возбудили его. Гораздо большим потрясением оказалось известие, что Пенге Афра, тайно покидая Дабору, оставляет в замке двойника. Сначала Магвер не мог понять, что так сильно занимает его в этом факте.
Потом, когда вместе с Листом он хлебнул немного водки, в голове возникло какое-то беспокоящее предчувствие. Но он не мог до конца понять, в чем тут дело, так же как порой человек не может вспомнить какое-то нужное слово — название или имя, — хотя уверен, что знает его, просто оно затерялось где-то в памяти.
Магвер продолжал пить водку вместе с Листом. И хоть движения его стали неуверенными, хоть в прикрытых глазах мир, казалось, кружится в дьявольском танце, мысли его обострялись. Водка словно срывала с его памяти очередные покровы, облегчая доступ к сути засевшей в мозгу тайны. Он чувствовал это с каждым глотком так же явно, как и тепло, разливающееся по желудку. Наконец самогон кончился, и Магвер оказался на грани сна и яви, не пьяный, не трезвый, полный незнания, но близкий к пониманию.
А когда закрыл глаза, ощутил легкое головокружение. Тогда он поднял веки и предчувствия исчезли. Снова пришлось собирать их, нанизывать, словно стеклянные бусинки на травинку. Наконец он уснул. Ему снился вельможа в лектике. Теперь Магвер уже знал, кого напомнил ему тот случайно встреченный на улице человек. Это был Острый.
13. КАЗНЬ
Человеческие головы, казалось, образовали ковер, покрывающий всю площадь. Мужчины, женщины, сидевшие на плечах у взрослых дети. По боковым улочкам непрерывно вливались новые зрители, уплотняя уже стоявших на площади.
С утра небо затянули тучи, но ветер разогнал их, прорезав в сером покрывале щели с рваными краями. Сквозь них пробивались к Родительнице солнечные лучи, яркими снопами соединяя Землю и Небо.
Крыши окружающих площадь домов заполнили люди, десятки голов выглядывали из окон, ребятишки усеяли все ближайшие деревья. В середине площади, словно остров на водном просторе, возвышался квадратный помост из толстых бревен, к которому вела длинная лестница, на ступенях которой стояли две перекрещивающиеся балки.
Четыре ряда солдат окружали эшафот, их строй протянулся вдоль ведущего к краю плаца проходу, разделяющему толпу на две части. По этому проходу пройдут осужденные.
На помосте уже ожидали палачи. Высокие, плечистые, каждый с выдавленным левым глазом и остро заточенными зубами. Они разожгли на середине помоста небольшой костерок и то и дело подбрасывали туда какие-то порошки. Дым узкой, но удивительно спокойной при такой ветреной
Было ясно, что палачи — мастера своего дела. Они быстро расставили приспособления и инструменты. Деревянные гвозди для вбивания в тело и каменные молоты. Зубодерные клещи и щипцы для вытягивания языков, ложки для выскребания глаз. Горшочки с ядами, усиливающими боль, порошками, изменяющими форму тела, сиропами страха. И множество других приспособлений и аксессуаров — известных в Даборе и таких, которых здесь еще ни разу не видели.
За каждым движением палачей следили тысячи глаз. То и дело над толпой вздымался гул нетерпения, отвращения, ярости… Личность Шепчущего крупнела в рассказах, его деяния разрастались, мудрость увеличивалась. Страшно так вот стоять и ожидать его смерти. Его убьют здесь вместе со слугами — лучшими среди лучших. «О Черная Роза, как же ты жестока, призывая их к себе! О Земля, ведь ты знаешь о радости, надежде и ожидании, которые давали эти люди твоим детям, так за что же ты караешь их, за что наказываешь всех нас?» И шум этот, усиливаемый напряжением и ожиданием, нарастал в людях, заставляя невольно стискивать зубы, сжимать кулаки.
Магвер с Дороном сидели на самой нижней ветви раскидистого клена, растущего на Рынке Судей. Отсюда хорошо просматривался и помост, и весь плац. Они видели прибывающие толпы, готовящихся к работе палачей, солдат охраны. И они же одними из первых услышали долетающие со стороны Горчема всхлипы свистулек и дробь барабанов. Волы тянули воз с арестантами. На полунагих телах осужденных были видны следы перенесенных ими мучений. Однако двое были изуродованы сильнее других, видимо, палачи хотели выбить из них какие-то показания. Остальных били и истязали из принципа, а работали над ними, вероятно, палаческие подручные. Истинное искусство должно проявиться лишь здесь, на плацу.
Телегу окружали солдаты, вооруженные кароггами. Обычно осужденных привозили городовые, но на сей раз воевода счел дело очень серьезным. Солдаты шли гордо, так, словно тем самым противостояли ненавистной толпе. Толпе, как никогда возбужденной видом осужденных. И хоть именно любопытство и жажда зрелищ пригнали на площадь так много даборцев, многие из них сжимали кулаки и ругались про себя, видя измученных помощников Острого.
Магвер узнал Ваграна. Значит, остальные погибли или ушли от людей бана еще там, в лесу. Все это в сотни раз лучше, чем то, что ожидает осужденных. Острого на телеге не было. Его приведут позже, когда народ насытится запахом крови, криками и мучениями истязаемых. Только тогда начнется настоящее зрелище, а палачи смогут похвастаться своим искусством. Покажут, сколь силен человек, сколько боли способен выдержать, какая маленькая частица тела необходима, чтобы он жил. Уже скоро…
Ветер нес тучи, закрывал и отворял небесные окна, лучи света то падали на землю, то снова скрывались, срезанные серой тенью.
На помост затащили первого осужденного, распяли его. Потом вспороли живот и запихали внутрь пук соломы, предварительно намоченной в каком-то отваре.
Сначала он извивался и кричал, потом потерял сознание, но его быстро привели в себя. Больше он уже рта не раскрывал. Глядел пустым взглядом, словно вообще ничего не чувствовал. Ему снова зашили живот, скрепив края разреза тремя колючими затычками. На минуту прервали работу, чтобы люди могли как следует разглядеть смертника. Он был молод, хорош собой, широкоплеч, с сильными ногами. Вероятно, нравился женщинам. Один из палачей поднял вверх факел. Огонь был какой-то странный — не развеваемое ветром пламя, а желтый шар, охватывающий головку. Палач подошел к кресту из балок, прижал факел к голове жертвы, что-то шепнул, резко отскочил.