Когда сойдутся тени

Еналь Варвара Николаевна

Кей бодро улыбнулась и потрепала его по макушке.

— Вот увидишь, Том, твоему псу у меня понравится, — пообещала она, хотя довольно смутно представляла себе, что станет делать с собакой.

Том поставил коробку со щенком наверху, возле своей комнаты. Он сообщил, что два дня прятал собаку от отца под верандой и «ужас как боялся», что Риверс ее отыщет. Кей хорошо понимала, почему брат боится. С раздраженным отчимом лучше не связываться…

Брату недавно исполнилось восемь, но для своего возраста он был очень маленьким. В парикмахерскую мать посылала его не часто, и

он зарос так, что челка опускалась ниже бровей, на самые глаза, и загорелые края ушей прикрывали прядки русых волос.

— Может, пойдем, где-нибудь посидим или погуляем, — сказала Кей и брезгливо переступила через сваленные в кучу коробки из-под пива.

— Да, давай пойдем, — подхватился Том, — только я сбегаю на кухню, принесу чего-нибудь поесть для щенка.

Мальчик быстро спустился по лестнице и его золотистая макушка исчезла в дверном проеме.

Кей зашла в комнату Тома и осмотрелась. На пыльном подоконнике сложены стопкой какие-то книжки и тетрадки. Рядом с ними — грязные носки и одноразовые стаканчики. Под кроватью — кроссовки Тома с кусками прилипшей грязи. На старом письменном столе — тарелка с раскрошенными кусками булки и конфетными бумажками. Попробуй, предложи матери навести порядок — столько криков будет. Мать тут же выдворит ее из дома. Мол — выросла, и до свидания, нечего сюда приезжать.

В этот момент Кей услышала звук открывающейся входной двери и грубый, с еле заметной хрипотцой голос Риверса. Дернулась к коридору, закусила губу и вцепилась пальцами в сумку. Надо было ему вернуться так не вовремя…

Теперь будет очень сложно увести Тома. При матери Риверс вел себя более сдержанно, а без нее неизвестно, какая блажь придет ему в голову.

Кей встала за дверью так, чтобы не попасться отчиму на глаза и осторожно заглянула в коридор. Риверс был пьян и зол — он ругнулся, споткнувшись о материны туфли, пнул их ногой и, качнувшись, уперся в дверной косяк. Была бы мать дома — наверняка получился бы славный скандальчик — невесело подумала Кей. Это отвлекло бы обоих родителей, и дало им с братом возможность незаметно улизнуть.

Но матери нет, а ее собственному появлению в доме Риверс не очень-то обрадуется. В последний свой визит она крепко поругалась с ним. Рассказала ему, кто он такой на самом деле и что она о нем думает. Приятно иногда говорить с отчимом на чистоту.

Поэтому сейчас лучше переждать за дверью в комнате Тома. Может, все и обойдется.

Риверс тем временем выговаривал что-то Тому, которого заметил на кухне. Что-то о грязных руках и не помытой посуде. Но тут на глаза ему попался злосчастный щенок. Глупенький толстячок выбрался из своей коробки и обнюхивал лестничные перила на втором этаже. Том не успел спрятать собаку, с тоской подумала Кей. Риверса это взбесит…

Так оно и вышло. Выругавшись, отчим заорал:

— Я же тебе сказал, чтобы ты убрал отсюда эту дохлятину! — и дальше опять ругательства.

Он так и раньше ругался, когда Кей была помладше. Девушка вжалась лопатками в стену у двери и почувствовала, как ее затрясло от ярости.

Брат и не пытался возражать. В такие минуты лучше помалкивать, это давно уже стало понятно. Еще

лучше незаметно убраться с глаз этого человека, сбежать куда подальше, пока не утихнет буря, пока он не протрезвеет, или наоборот, не упьется до бесчувственного состояния.

Лестница глухо затрещала под шагами Риверса. Дом был старый, лестница деревянная. Она всегда угрожающе скрипела и потрескивала, когда он поднимался по ней. Кей осторожно выглянула из дверного проема и увидела, как Риверс нагнулся и схватил щенка за заднюю лапу. Раздался жалобный визг испуганного зверька и надрывный крик Тома:

— Папа! Пожалуйста! Не надо! Нет! Папа!

И затем Кей увидела, как Риверс, размахнувшись, с силой швырнул щенка вниз, к стене. Раздался глухой стук, потом наступила тишина.

Кей уже не пыталась прятаться. Она стояла в дверном проеме, недалеко от отчима, который поднялся на самый верх. Она видела, что щенок остался лежать неподвижно, и около его головы появилось красное пятно. И затем Кей увидела глаза Тома. Большие темные глаза восьмилетнего мальчика, полные ужаса. Он стоял возле кухонного проема, и Кей физически чувствовала ту дрожь, которая колотила его.

— Ну вот, теперь ты понял, как надо папу слушать? А сейчас я тебе надеру кое-что, паршивец… — пропыхтел Риверс. Его качнуло, и он уперся боком в перила.

Кей быстро оглянулась. Она не позволит этому человеку ударить ее брата… Взгляд девушки упал на бейсбольную биту Тома. Рукоятка биты удобно легла в ладонь, и Кей, сжав ее покрепче, шагнула в коридор.

Размахнулась и опустила тяжелое орудие на плечи отчима. Еще раз, еще. Ярость заливала глаза красным, перетекала из пальцев в нагретое дерево, делал удары точными и сильными. Отчим попробовал закрыться, разразился градом знакомых ругательств, покачнулся и рухнул головой вниз на первый этаж.

Сердце Кей стукнуло где-то в горле и забилось, застучало, точно пойманная в силки птица. Горячая бита налилась странной тяжестью, а воцарившаяся в доме тишина зазвенела колоколом в ушах. Где Том? Спрятался на кухне?

Девушка подумала, что Риверс потерял сознание, и осторожно спустилась вниз.

Ее отчим был мертв. Она поняла это сразу, как только увидела его. Запрокинутая голова, остановившийся взгляд…

Кей приблизилась и положила пальцы одной руки на шейную артерию, проверяя пульс. Бейсбольная бита все еще согревала ладонь. А в доме стояла тишина, что биение собственного сердца отдавалось гулкими толчками в ушах.

Да, ее отчим мертв. Похоже на то, что он сломал себе шею. И это она виновата в его смерти. Кей выпрямилась, сжимая злосчастную биту. Мысли быстрым вихрем пронеслись в голове. Теперь — она убийца. Убийца своего отчима. И ее посадят в тюрьму. Лучшие свои годы она проведет в тюрьме, потому что она убила человека. И до конца своей жизни, наверное, она будет помнить мертвое лицо Риверса, и эту тишину в доме, и эти скрипучие ступени, и косые лучи солнца, падающие в коридор из кухонного окна.

Мысль о том, что она убила человека, пугала ее. А мысли о тюрьме вызывали ужас. И она будет так далеко от Тома. Долгие годы она не сможет видеть его и заботиться о нем.