Когда сверкает молния
Шрифт:
В Ильбаеве, как ребенок на слабых ногах, поднималась Советская власть. Байские земли были переданы крестьянам. В окрестных деревнях стояли красные. А в горах скрывались банды контрреволюционеров.
Не пришлось отдохнуть Зулкарнаю. Встреча, разговоры. Поздно ночью, лег он спать. Винтовку, спрятал в сарае, пистолет и гранату в погребе. Резкий стук в окно разбудил Зулкарная.
— Выходи, ей, выходи, хозяин! — кто-то кричал за окном.
Гайсин оделся. Светало. Легкий туман стелился вдоль речки Мряушля. Жидкий свет зари сочился с востока и слабо освещал землю. Несколько человек налетело сзади, крепкие руки обхватили
— Ну что, коммунист? Попался? — ехидно засмеялся тот. — Ты нам отдашь лошадь и оружие, — уверенно закончил он.
— Лошадь берите, а оружие я выбросил, не нужно оно мне, — ответил Зулкарнай.
Из избы выбежала жена Акулина. Она схватила за узду лошадь, повисла на шее ее и заголосила.
— Не отдам, это моя лошадь, моя...
Ременные плети прилипли к ее телу, прикрытое одной ночной рубашкой. Приклад гулко ударился о голову женщины. Она тяжело упала на землю.
— А, гады, звери! — кричал Зулкарнай. — Не трогайте ее. — Он рвался, но цепкие руки держали его и подталкивали вперед. Гнали прикладами, плетью и штыками. Уволокли за огороды, к мосту, где когда-то стоял сарай.
Поставили к столбу. Солдаты отбежали и прицелились. А Зулкарнай в этот миг резко пригнулся и прыгнул в сторону. Рядом кустарник, а дальше идет лес — спасение Зулкарная.
Сзади раздались выстрелы, за ним гнались. Знакомая с детства местность, где давным-давно он собирал черемуху и землянику, бережно укрывала Зулкарная от погони. Бездорожьем выбрался он к поляне, к старому и забытому пчельнику. Две недели скрывался в лесу. Как-то на заре он услышал вблизи стариковский. кашель. Приятно запахло махоркой. Зулкарнай выглянул из-за укрытия, пригляделся. «Никак Иван Квасков!» — узнал в старике своего знакомого. Бояться его нечего.. Недавний батрак, бедняк из бедняков. Зулкарнай направился к нему. Старик Иван Квасков испуганно взмахнул руками и припал на колени.
— Господи, да что это такое? — взмолился он.
— Ты не бойся, Иван, это же я, Зулкарнай Гайсин, аль не узнал?
— Как не узнать. Да ведь тебя, говорят, убили на той неделе?
— Живой я, — засмеялся Гайсин.
После этой встречи Иван Квасков еще с неделю укрывал товарища, кормил его. Он же сообщил ему, что Акулину избили белые и она скончалась.
Ночью вышел Зулкарнай в поле. Простился с Иваном, тайно пробрался в родной аул. Забрал там свое спрятанное ружье и снова ушел. Вскоре Зулкарнай Гайсин присоединился к одной из частей Красной Армии. Громил остатки колчаковцев и выбивал из предгорий Урала мелкие осколки всевозможных банд.
Только через несколько лет Зулкарнай возвратился в родную деревню. Все изменилось здесь. Молоденький лес подрос и ближе приступил к деревне. Поднялись новые пятистенные дома, крытые тесом. В палисадниках густо разрослись деревья. Нет за огородами того столба, где стоял Зулкарнай перед белыми солдатами, ожидая выстрела. Только по-прежнему звенит речушка Мряушля, шумит кустарник, который когда-то укрыл Зулкарная от погони.
Вся жизнь промелькнула в памяти Астрахана. Сердце налилось грустью и тоской. И уже нет сил, чтобы поговорить с глазу на глаз с подступившей старостью. Лишь кривится лоб в изгибах набегающих морщин. Перестал сомневаться Астрахан
Шестьдесят рублей! Мыслимое ли это дело: враг — и вдруг такая ему пенсия!
А он, прошедший огни и воды, воевавший за Советскую власть, создававший колхозы, работавший в поте лица, в боевой горячке буден не сумевший получить хотя бы мало-мальского образования, — он получает сейчас обычную колхозную пенсию, высшую, правда, но все равно слишком малую по сравнению с Осокиным.
Председатель колхоза был на месте. Астрахан, которого любили в деревне и уважали, прошел к столу, протянул руку председателю и по-хозяйски сел в кресло рядом с председательским столом.
— Опять выпил, Астрахан? — недовольно заметил председатель.
— Эх... — взмахнул рукой старик. — Как не выпить, когда горе у меня такое.
— Какое горе, Астрахан? Что за горе?
— Осокина знаешь, председатель? Василия, соседа моего?
Машинально председатель оторвался от бумаг, раскиданных на столе, поднял голову и настороженно посмотрел на старика.
— Как не знать. Не первый день живет у нас. А к чему бы это ты про него разговор затеял? Живет себе спокойно, ну и пусть живет.
— Сволочь он, вот к чему разговор веду? Гнида он — вот кто! Я, Астрахан, воевал. Раненый весь. А Осокин, собака, стрелял в меня. Этого ты не знаешь, председатель! Сволочь белая он! Этого ты тоже не знаешь, я так полагаю. Судить его надо, а не пенсию платить. За что пенсию, за то, что жену мою убил, меня пристрелить хотел, за то, что с белыми вместе воевал? Ты знаешь ли об этом, председатель?
Набравшись решимости идти в правление колхоза с этим сообщением, Астрахан думал, что ему трудно придется доказывать свою правоту. Мало ли воды утекло, мало ли травы скошено — и все сызнова быльем поросло. Старик ожидал всего, только не этого короткого утвердительного ответа председателя.
— Знаю, Астрахан, знаю...
— А тогда как же мне жить дальше?
— Не волнуйся, отец, — мягко и спокойно сказал председатель. — Осокина мы знаем. И как воевал против нас, как в Харбин потом сбежал. А в сорок девятом году назад вернулся, в совхозе работал в Казахстане. Вину свою искупил он бедами и лишениями, когда в Китае жил. Потом у юристов статья есть: за давностью лет не судят...
— Не важно это, что за давностью лет. Не всякого надо в виду иметь, когда закон этот вспоминают. Ошибка это!
Председатель подошел к Астрахану, обнял его, дружески по плечу похлопал и, доверительно заглядывая в глаза,сказал:
— Иди отдыхай, отец. Если туго будет, заходи. Всем поможем тебе. Хлеб-то есть у тебя, не выписать ли?
— Хлеб есть, все есть, ничего не надо мне... Правды, надо, а вы «за давностью лет».
Астрахан ушел. Горе душило его, давняя злоба то вдруг оживала, как затухающий костер на ветру, то гасла совсем. Подходя к дому, он увидел сынка соседа Гаяза, конюха колхозного. Подошел к нему. Они сели на лужайку у калитки. Старик никак не мог припомнить, как звать юношу; «Совсем старый стал, соседа и того забыл как зовут, — думал он. — Дырявая память совсем. Старый-старый, а вот Осокина не забыл ведь?»