Когда терпение лопнуло
Шрифт:
– Ну и что? Что тут такого?
Рита глянула через стол, решив, что показалось. Но нет, мать крепко держала вилку и стучала по столу черенком, звук шел такой, точно кости гремели.
– Нашли бы другое жилье или свое бы купили наконец…
– Мама, ты считаешь, что это нормально, что он врал мне четыре года? – шепотом спросила Рита, не веря своим ушам. Столько лет вранья, мерзости, двуличия, и мать считает это нормальным?
– Ты даже не спросила, почему он так поступил! – Мать остервенело жевала курицу, – Может, были причины? Может, он так на свое жилье деньги собирал, откладывал, чтобы ты на всякую ерунду не потратила.
– То есть жить с человеком, который о тебя ноги вытер, это нормально? – Рита сдерживалась уже из последних сил. Снова заколотил озноб, уже больше похожий на лихорадку, к щекам прилила кровь.
– Ты могла бы хоть поговорить с ним, а не бежать сломя голову! – огрызнулась мать.
– Да он жил и бухал за мой счет! – выкрикнула Рита. – Какая квартира, о чем ты! Он не работает больше года, ни один банк ему ипотеку не даст!
– Тебе бы только других обвинить, а сама не виновата! – Мать поливала майонезом очередную куриную ногу и ела с такой скоростью, точно последний раз в жизни. У Риты к горлу снова подкатила тошнота, голос сорвался.
– И в чем я на этот раз виновата? – кое-как проговорила она. И поняла тут, отчетливо и до жути остро: чем бы ни закончился этот разговор, она сюда больше никогда не вернется. Это последняя ее ночь в родном когда-то доме, других не будет, ни одной.
– Ты могла бы помочь Игорю с работой, поддержать его, – заявила мать.
– Я хотела его к нам устроить…
– И что? – мать подозрительно смотрела Риту, будто та признавалась во всех смертных грехах сразу, пересчитывала их, дабы убедиться, что ничего не пропустили.
– Ему не понравилось, что руководитель женщина.
Мать закатила глаза, ухмыльнулась.
– Если типа тебя, то никому бы не понравилось, – она презрительно глянула на Риту. – Орет, визжит, бегает туда-сюда, – мать мерзко скривила физиономию и принялась тыкать вилкой по сторонам, – кому такое понравится. Вот несчастье на мою голову! – она принялась собирать посуду, свалила картошку с тарелок в сковородку и грохнула сверху огромную крышку, тяжко поднялась с места. Пошла к мойке, включила воду и запричитала в стенке перед собой:
– Жила себе как человек, всем сказала, что дочь замужем, а она нате вам, притащилась среди ночи! – оглянулась на Риту почти ненавидяще, швырнула чистую ложку в ящик под столешницей, схватила полотенце.
– Гордыню-то поумерь, тебе планку давно снизить пора, да и часики тикают, не забывай! Тик-так ходики, пролетают годики. Твои уже почти пролетели, милочка!
Рита ушла и закрылась в комнате, села на старый диван. Было темно, но через дверное стекло в комнату проникал свет, и Рита все отлично видела: и корешки старых книг, и покоцанные ножки могучего полированного серванта, и таинственный блеск пыльного хрусталя за пыльными же стеклами. Его, похоже, не мыли все эти четыре года, что ее не было дома. Хотя и это уже не дом, и даже не отель, а больше похоже на вокзал, на пересадочную станцию. Рита взяла телефон – ни пропущенных звонков, ни сообщений. Игорь был в сети десять минут назад и даже сменил аватарку со смешной собачки в шапке с помпоном на подсолнух. На одинокий подсолнух, что бы это значило – он свободен и сообщает об этом всему миру? Или что-то другое?
Мать притихла где-то в недрах квартиры, Рита решила ложиться спать. Оставалось всего четыре часа до подъема, но это что-то.
Рита расправила французское платье, оно хоть и валялось в чемодане кое-как, но почти не помялось. Рита повесила его на спинку кресла, включила половину света, отошла к двери, представляя, как завтра утром войдет в набитую электричку и сядет на жесткую нечистую лавку между необъятных баб.
– Это что еще такое? – в комнату ввалилась мать с подушкой и одеялом в руке. Все это полетело на диван, мать присматривалась к платью, только что не обнюхала его.
– Ну и тряпка, – она брезгливо пощупала тонкую ткань.
– Это из прошлогодней коллекции, но у нас такое еще пока не носят, – Рита бережно расправила платье. Подумала, что с кроссовками для транспорта оно вполне сойдет, а в офисе есть сменка.
– Я бы тоже не надела, ужас какой, – мать потыкала пальцем в платье, – выкинутые деньги. Как обычно, ты только и можешь рванье разное скупать.
Быстро оглядела комнату, подскочила к чемодану и приоткрыла крышку.
– Мама, а почему ты с отцом развелась?
Вопрос сам собой сорвался с языка, ответ меньше всего интересовал Риту, а больше всего хотелось спать или хотя бы полежать, хоть немного.
Мать так и застыла с приоткрытой крышкой чемодана.
– Твой отец на старости лет решил переехать жить в деревню, но я не хотела.
Мать медленно выпрямилась, повернула голову, и тут Риту прорвало.
– Ну да. А в деревне его поджидала новая любовь, моложе тебя и красивее?
– Не твое дело! – взорвалась мать и подскочила к Рите. – Как тебе хвост прижали, так ты к матери прибежала! А потому, что некуда больше! Никому ты не нужна кроме меня, других дураков на свете нет! Вот навязалась на мою голову, да еще и беременная! – она принялась больно тыкать пальцем ей в живот. Рита ударила мать по руке и заорала во весь голос:
– Я не беременная! Справку могу принести!
– Принеси, принеси справочку! – передразнила ее мать, очки у нее запотели. – Мне тебя теперь кормить и содержать до пенсии придется, мне выродки чужие тут не нужны. Только ремонт сделала, люстру хорошую хотела купить, и нате вам, доченька приперлась! Радость-то какая!
Рита выскочила в коридор, открыла «мемориальный» шкаф: вспомнила, что там когда-то лежал зонтик, старый, но вполне крепкий. Свой, новый и хороший, остался в квартире Игоря, а мокнуть не хотелось. Мать подбежала, но дорогу ей перекрыла полированная створка, толстая, точно броня, мать билась о нее, пыталась пролезть боком, но габариты не позволяли. Рита быстро копалась в стопках хлама, каких-то свертках и грудах барахла, под ноги выпал газетный сверток, из него высыпались непонятные блестящие кругляшки, оказавшиеся крышками для банок с заготовками. Мать принялась подбирать их, рассовывала по карманам халата. Рите вдруг стало смешно.