Когда тучи закрывают солнце
Шрифт:
«Оперившись», вместе с сыном Никиткой ездили в Крым и Кавказское побережье Чёрного моря, где кроме купания и загорания побывали на экскурсиях в Ботаническом саду, в Ласточкином гнезде, полюбовались Ливадийским дворцом и Бахчисарайским фонтаном, прогуливались по морю на морском трамвайчике и приветствовали дельфинов. Домой возвращались уставшие, но вдохновленные.
Были минуты, когда Ольге хотелось любви и всплеска страсти той, десятилетней давности, но она знала, что машину времени ещё не изобрели. Потребность в душевном тепле и адреналине в крови находила в интернете, в
– Алло!
– Привет, Лёлька!
– Привет…
– Я звоню по поводу того, что нас сегодня пригласили в гости.
– Кто, куда и зачем?
– Стоп, стоп, ты не с клиентом разговариваешь. Это я, твой муж.
– Да ладно, шучу, – засмеялась жена. – Но всё-таки хотелось бы услышать подробности.
– Пряниковы, на дачу. У Светки день рождения.
Ольга несколько секунд помолчала: Светку не любила, потому со вздохом сказала:
– В принципе, моё мнение не столь важно, правда?
Правой рукой она держала мобильный, а левой нажимала на клавиши клавиатуры, набирая текст интервью с модным в городе психиатром.
– Ну-у-у, ты зря так, – обиделся Шурик, – мы ведь с тобой две половинки целого…
– Ну да, это значит любить того, кого ты любишь.
– Да ладно обижаться. Когда заедешь за мной?
– Часов в 5.
– Хорошо, буду ждать.
Ольга закончила набирать текст интервью, посмотрела на часы: ещё было время прочитать его перед тем, как записать на флешку.
Глава IV
В этом году Павел Лизин отметил 40-летие. Но больше 32–34 ему никто не давал. Когда собеседники узнавали, сколько ему лет по факту, пристально вглядывались в уголки глаз, виски и возле ушей, пытаясь разглядеть следы подтяжек. Напрасно. Павлу это не нужно было: от матери ему досталась гладкая, чуть смуглая и такая упругая кожа, что, казалось, ни одна морщинка не сможет угнездиться на ней, а от отца – волнистые каштановые волосы без малейшего намека на седину. Плюс здоровый образ жизни, поездки на море…
Он родился и вырос в этом городе, любил его. Но была на карте бывшего Советского Союза ещё одна точка, судьбоносная в его жизни. Это Ленинград. После школы с первой попытки умный мальчик поступил в Ленинградский медицинский институт имени академика Павлова и успешно закончил его.
Семь студенческих лет были лучшими в его жизни. Он любил белые ночи, Павлов дворец, лошадей на Анничковом мосту, Мариинку. Даже если бы Павел ещё семь лет прожил в этом замечательном городе, то и тогда было бы куда ходить и что смотреть. И особое место среди всех достопримечательностей Северной Пальмиры занимал Эрмитаж. Студент преклонялся перед картинами великих мастеров эпохи Возрождения – Леонардо да Винчи, Микеланджело, русских подвижников – Крамского, Петрова, Поленова, Куинджи и других.
Но больше всего времени студент-медик проводил в греческом зале, где мог часами простаивать возле скульптур атлантов и богов, вглядываясь в безупречные линии их тел, восхищаясь мастерством великих художников.
Позже, ближе к окончанию института, он выбрал одну из наименее изученных областей медицины, но, на его взгляд, самую интересную – психиатрию.
И если «зелёного» студента – первокурсника произведения искусства привлекали чисто интуитивно, то уже проходя интернатуру там же, в Ленинграде, он, слушая пациента, не записывал жалобы (а их у такого рода больных не переслушать), а рисовал его лицо, особенно пытаясь передать выражение глаз и форму рта, после чего ставил диагноз.
Как-то его научный руководитель увидел эти наброски и удивился, насколько точно передаёт молодой врач внутреннее напряжение пациента. Удивляло это и самого Павла: он никогда не увлекался рисованием, и сейчас не рисовал, а ставил диагноз. К этой загадке природы скоро привык и любил повторять:
– Есенин говорил: «Я – божья дудка: пишу, как дышу». Вот и для меня карандаш в руке, как фонендоскоп у терапевта. В основе человеческих эмоций лежат идеи. Человек может управлять даже самыми сильными чувствами, если изменит свои представления.
Вернулся он в родной город после окончания института не один: с ним приехала яркая, под стать ему, молодая женщина. Они были сокурсниками, но только к концу учёбы поняли, что их связывает нечто большее, чем дружба. И ещё выяснилось, что, несмотря на то, что оба были, пожалуй, самыми красивыми на курсе молодыми людьми, все годы не замечали друг друга, занимались именно учёбой, много читали, ходили по выставкам и музеям, осознанно готовили себя для ответственной работы.
К сожалению, Екатерине всё это практически не пригодилось. Сначала она родила дочь, затем наступило время, когда торговка семечками получала больше врача, и муж сказал:
– Сиди дома. Управляйся домашним хозяйством и ребёнком. Пользы будет больше.
А сам занялся частной практикой. И, понимая, что без раскрутки не обойтись, обратился к телевизионщикам, с некоторыми из которых был знаком. Так Ольга о нём узнала. Ей он показался очень интересным человеком. Засветившись 3–4 раза на «голубых экранах», Павел запомнился многим, особенно женщинам. И, прежде всего, внешним видом и умением чётко и логично излагать мысли.
После института он чуть раздался в плечах, но оставался по-юношески стройным. Костюмы в «ёлочку» или «искорку» сидели на нём как влитые и подчеркивали индивидуальность. Как и тот факт, что он не носил галстуки, хотя выглядел импозантно. В этом ему помогали водолазки и тонкие свитера, которые он ежедневно менял. И только летом его можно было встретить на улице в безукоризненно белых брюках и дорогих рубашках с короткими рукавами или фирменных футболках и поло.
Расслоение общества на бедных и богатых для хороших специалистов оказалось благом. Богатым семьям, таким как, скажем, в США, стало престижно иметь своего психолога. Павел заключил с несколькими семьями договоры и оставил буквально 2–3 часа для приёмов больных по записи и протекции, плюс стал вести на телевидении программу. Это окончательно утвердило его позиции и сделало популярным и востребованным специалистом в своей области.