Когда вас кто-то любит
Шрифт:
– Естественно, я готов извиниться. Не припоминаю, когда бы еще извинялся так часто перед одним человеком. Так мы снова друзья? – осведомился он с мальчишеской улыбкой и, не дожидаясь ответа – недаром, по его опыту, женщины часто говорили вовсе не то, что думали, – привлек ее к себе. Их тела соприкоснулись: грудь к груди, бедро к бедру, его замшевая куртка и лосины терлись о более легкую ткань шемизетки и чесучовых бриджей. – Ты должна сказать мне, чего хочешь.
Он предлагал ей все!
– Все, что угодно? – прошептала
– Все, что угодно, – подтвердил он.
Ничто не страшило его. И неясно, почему порывы взяли верх над здравым смыслом: то ли благодаря его великодушию, то ли всему виной были ее пробудившиеся желания.
– Тогда я останусь и буду играть, – промурлыкала она, как хорошо обученная одалиска или известная актриса.
Но именно эти зазывные нотки в ее голосе отчего-то не понравились ему.
– Я не собираюсь играть, – холодно и отчетливо произнес он, удивляясь сам себе. С чего это вдруг такая разборчивость?
– Вот как?
Опять перед ним талантливая актриса: широко раскрытые глаза, невинный вид…
– Не нужно этого, – потребовал он, словно имел на нее права.
– Что тебе нужно от меня? – Оттолкнув Даффа, она пожала плечами: – Объясни, потому что я ни в чем уже не уверена. До сих пор передо мной был Дарли, вполне достойный своей репутации уверенного в себе, чувственного, чарующего, обаятельного соблазнителя. И несмотря на все это, – поморщилась Аннабел, – я осталась.
– Я обязан тебе очередным извинением: боюсь, это уже рекорд, – вздохнул Дафф. – Дело в том… – Он поколебался, но все же решил идти до конца. – Я хочу большего, чем простая короткая связь. Не знаю почему. Да это и не важно. Просто хочу, вот и все.
Неясно: либо она слышит вкрадчивую, льстивую ложь, либо ей предлагают честный и долгий союз…
– Ты слишком долго пробыл вдали от света, – бросила она, пытаясь разобраться в происходящем.
– А ты?
– Но я окончательно запуталась. И это при том, что предпочитаю здравый смысл и рассудительность.
– Боюсь, тут я тебе не помощник, – фыркнул он, – но пообещай подумать над этим. Я не предлагаю сегодня же подписать контракт.
– Хорошо, я подумаю. Над тем, какое понятие включают в себя слова «больше, чем простая короткая связь»? – улыбнулась она.
– Мы оба новички во всем, что касается истинной любви, – усмехнулся он.
Она могла бы сказать что-то кокетливое, но почему-то правда казалась более уместной, да и вся ситуация требовала некоей особенной достоверности.
– Сознаюсь… а я не из тех, кто легко сыплет признаниями, что увлечена тобой так, как не была ни одним мужчиной. Ну вот, я все сказала. Теперь можешь бежать.
– Не желаю.
– Но у нас может не быть будущего, – тихо предупредила она: недаром жизнь дала ей подобный урок.
– В последнее время я
– В таком случае будем собирать розы, пока есть возможность.
Отдавшись редкому, ничем не омраченному восторгу, словно неожиданно получив разрешение жить свободно и ни на кого не оглядываться, она бросилась к Даффу, обняла за талию и, раскрасневшись от счастья и радости, прильнула что было сил.
Он немедленно оцепенел.
Она тут же разжала руки и отступила.
– Прости, – выдохнула она, багровая от смущения. Как же она ошиблась… столько лет существуя в мире лжи и неискренности…
– Это не имеет ничего общего с тобой, – прошептал он так тихо, что она едва расслышала. – Друг умер на моих руках… обнимая меня… и никак не хотел отпускать.
– О Господи!
Она не знала, что сказать.
Скрестив руки на груди, словно вид ее полуобнаженного торса внезапно показался непристойным, Аннабел наблюдала, как Дафф пытается взять себя в руки.
Тяжелое молчание сгущалось, как грозовая туча.
Взгляд Даффа сделался отсутствующим. Он словно не видел ее.
Второй раз столкнувшись с его болезнью, она стояла, беспомощная и безмолвная, пока он все дальше удалялся от нее в какое-то неведомое место. Тишина была давящей, напряженной, мучительной. Даже солнечное сияние неожиданно померкло, словно небо затянуло облаками.
– Мне нужно идти, – пробормотала она наконец. Ее слова будто привели в действие некий механизм выживания. Дафф мгновенно вышел из своего ступора и тряхнул головой.
– Нет, – коротко бросил он. – Не уходи. Я этого не вынесу. – Снова встряхнувшись, он шумно выдохнул, провел рукой по отросшим волосам и улыбнулся самой заученной и ослепительной из репертуара своих улыбок. – Все в порядке. Прошу прощения. Я испугал тебя?
Она покачала головой, боясь говорить из опасения снова довести его до приступа.
– Прекрасно, – кивнул он, словно не онемел всего секунду назад. – На чем мы остановились?
С этими словами он провел ладонями по ее грудям коротким, безразличным жестом, прежде чем развязать бант на вырезе шемизетки. Словно ничего не произошло. Словно он следовал каким-то собственным планам.
Его сосредоточенность была пугающей или безумно возбуждающей: Аннабел уже ни в чем не была уверена. Но по ее спине шел знакомый озноб, и пока он развязывал голубую шелковую ленту, она неожиданно ощутила безумное нетерпение.
Бант распался, и он быстро, ловко стал расстегивать шемизетку. Всего несколько секунд – и жемчужные пуговицы выскользнули из петель. Дафф быстро снял шемизетку и уронил на пол.
Он по-прежнему был сосредоточен. И возможно, не совсем в себе.
Как и она, если сказать правду. Будь она в своем уме, ни за что не пришла бы сюда сегодня. И уж тем более не осталась бы.