Когда все изменилось
Шрифт:
Кэти ничего не сказала.
– На мой взгляд, Катарина Микельсон, - мягко продолжал мужчина, - вы из всех живущих здесь выиграете больше всего.
Он прошел мимо дула винтовки Кэти и вступил в квадрат света, падающего из двери. Я думаю, что именно тогда он заметил мой шрам, которого действительно не было видно до тех пор, пока свет падал сбоку. Четкая линия, идущая от виска к подбородку. Большинство людей даже не знали о нем.
– Откуда это у вас?
– спросил
Я ответила с невольной улыбкой:
– Это память о моей последней дуэли.
Мы стояли так несколько секунд, свирепо глядя друг на друга. Это не было нелепо, пока он не скрылся в доме и не закрыл за собой дверь. Кэти прерывающимся голосом спросила:
– Идиот, неужели ты не видишь, что он нас оскорбил? Она вскинула винтовку, чтобы выстрелить в него прямо сквозь дверь. Я подскочила к ней и, прежде чем она спустила курок, выбила винтовку у нее из рук. Выстрел пробил пол на крыльце. Кэти дрожала. Она повторяла и повторяла шепотом слова:
– Вот почему я к ней не прикасалась, я знала, что кого-нибудь обязательно убью, знала, что убью кого-нибудь.
Тот, с кем я разговаривала сначала, все еще был в доме. Он говорил что-то о могучем движении по повторной колонизации Земли и открытии того, что было утеряно. Он подчеркнул выгоды, которые это принесет Вайлэвэй - торговля, обмен идеями, образование. Он тоже отметил, что равенство полов вновь узаконено на Земле. Конечно, Кэти была права: мы должны были перестрелять их на месте. Мужчины надвигаются на Вайлэвэй, но когда в распоряжении одних есть ружья, а у других ничего такого нет, можно предсказать результаты.
Вероятно, мужчины придут сюда в конце концов. И мне приятно думать, что лет через сто мои великие внуки отобьют их наступление и силой заставят остановиться, но это не так уж важно. Всю оставшуюся жизнь я буду помнить тех четверых, которых встретила впервые. Они были мускулисты, как быки, и заставили меня, пусть на мгновение, почувствовать себя маленькой и слабой.
Кэти считает, что это нервная реакция. Я помню все, что произошло той ночью. Помню, как была взвинчена Юки, когда мы ехали обратно. Помню, как плакала Кэти, когда мы вернулись домой, сердце ее, казалось, вот-вот выскочит из груди. Помню, как Кэти любила меня в ту ночь, немного властно, как всегда, но удивительно успокаивающе. Помню, как я бесцельно слонялась по дому, коща Кэти уснула.
Свет, падающий из зала, обрисовывал ее голую руку. Мышцы предплечий благодаря возне с машиной выделялись под кожей как металлические бруски. Иногда я думала о ее руках. Я помню, как входила в детскую, брала ребенка моей жены на руки и какое-то время держала его, дремлющего, чувствуя удивительную
– Юки, - спросила я, - могла бы ты влюбиться в мужчину?
Она поперхнулась от смеха.
– Уж скорее в десятифутового удава, - ответствовало мое тактичное чадо.
Но мужчины прилетят в Вайлэвэй. Уже позже я засиживалась допоздна, думая о тех мужчинах, которые прилетят на нашу планету, о своих дочерях и Бэтти Катаринсон, о том, что будет с Кэти и со мной, с моей жизнью.
Дневники наших предков - это один долгий вопль страдания, и мне кажется, что сейчас я должна бы быть довольна, но нельзя зачеркнуть шесть столетий или даже (как я позднее поняла) тридцать четыре года. Иногда вопросы, вертевшиеся весь вечер на языке у тех четверых мужчин, вопросы, которые они так и не посмели задать, глядя на нас всех, деревенщину в спецодежде, фермеров в полотняных штанах и простых рубашках, кажутся мне смешными.
– Кто из вас выполняет роль мужчины?
Как будто мы должны были скопировать с точностью до деталей все их ошибки!
Я сильно сомневаюсь, что на Земле действительно было вновь установлено равенство полов. Мне противно даже думать, что надо мной смеются, что Юки заставляют чувствовать себя никчемной и глупой, что моих детей обманывают, считая их неполноценными, и превращают в изгоев.
Боюсь, что и мои личные достижения станут не такими значительными, какими они были или какими я их себе представляла, и превратятся в малопримечательные курьезы человеческой расы, в те курьезы, о которых пишут в книгах, в те вещи, над которыми иногда смеются, потому, что они экзотичны, странны, но не существенны. Они завораживают, но никак не являются полезными. Это так больно, что трудно выразить словами. Согласитесь, что женщине, которая участвовала в двух дуэлях и все выиграла, так бояться попросту смешно. Но не за горами такая жестокая дуэль, что, я думаю, у меня не хватит на нее сил. Говоря словами Фауста: "Оставьте все как есть. Не надо перемен".
Иногда по ночам я вспоминаю первоначальное название этой планеты, измененное первым поколением наших предков, теми странными женщинами, для которых истинное название было слишком болезненным воспоминанием после того, как умерли мужчины.
Мне кажется удивительным, пожалуй, цаже жестоким, что все это полностью возвращается. Но и это пройдет.
Всему хорошему должен прийти конец.
Возьмите мою жизнь, но оставьте мне ее смысл. Хотя бы на какоето время.