Когда вырастали крылья
Шрифт:
Столяров пилотировал смело, дерзко. Когда его самолет приземлился, в небо взмыли другие машины.
Полеты продолжались.
Баранова вызвал к телефону вышестоящий начальник. Кратко, сдержанно доложил Баранов о происшествии и о своем решении не прерывать праздник. Это было нелегкое объяснение. Еще труднее было выслушивать замечания, сделанные в довольно крепких выражениях, односложно отвечать: «Я вас понял», оставаясь в твердом убеждении, что поступил правильно.
Вот другая запись из дневника-тетрадки:
«Летчик Гурьев не вывел из штопора Р-1.
С высоты тысячи метров Гурьев врезался во двор жилого дома (район Бегов). [98]
…Опять
4
В ту пору летали на разных и порой очень старых машинах. Летчики истребительной эскадрильи, расположенной под Ленинградом, встретив на своем аэродроме начальника ВВС, чистосердечно признались ему, что и на «ньюпорах» можно показать высший пилотаж, если не боишься… рисковать жизнью. Вот у Антошина, например, в Краснознаменной ленинградской эскадрилье, объявился отчаянный сорвиголова. На бреющем полете махнул под аркой городского моста, насмерть перепугав прохожих. А в следующий полет хотел закрутить карусель вокруг Адмиралтейского шпиля. И закрутил бы, да попал на гауптвахту. Такой, если вовремя не отчислить его из авиации, машину угробит и сам убьется. Не с него же брать пример?
Баранов знал, о ком идет речь. Отбывая гауптвахту, Валерий Чкалов из эскадрильи Антошина воспользовался приездом в Ленинград начальника ВВС и обратился к нему с заявлением, в котором сурово осуждал свой поступок, но и объяснял мотивы, побудившие его идти на риск. Чкалов просил начальника ВВС не увольнять его из авиации.
На завтра были назначены учебные полеты. Баранов явился на аэродром задолго до взлета первой машины и не покидал его, пока не зарулил на стоянку последний из самолетов. Он летал в зону на разных машинах и с разными летчиками. Если в эскадрилье и были люди, считавшие каждый полет риском, то начальник ВВС в тот день только и делал, что рисковал. В учебный процесс он не вмешивался, никаких указаний инструкторам не давал.
Горячий разговор начался вечером, на собрании коммунистов. Когда опять вспомнили «фокусника» из эскадрильи Антошина, Баранов сказал:
– Авиация - не арена для трюков, фокусники ей не нужны. Но разве Чкалов - трюкач? Ухарь, готовый на смертельный риск, чтобы только потешить публику? Нет, Чкалова из армии мы не отчислим. [99]
Летчики переглянулись, пораженные таким неожиданным решением.
– Вас это удивляет?
– спросил Баранов.
– Но представьте себе, служит в авиации талантливый, смелый летчик. Хочется ему знать - на что он, человек, способен? Что можно выжать из самолета, которым он управляет? Легче отмахнуться от неспокойных людей, чем дать им совет, где нужно - поддержать, когда нужно - предупредить. Чтобы доказать свою правоту, Чкалов выбрал явно негодный способ. Наказали его справедливо. А летчик - замечательный! Побольше бы таких…
– И машины вдрызг!
– сказал кто-то из летчиков.
– Горюй потом, как безлошадный вояка.
– Должно быть, из кавалерии?
– спросил Баранов летчика.
– Угадали. В кавалерии нас учили беречь лошадь, как любимую жену. Самолет - предмет, конечно, неодушевленный…
И опять летчики были удивлены, когда Баранов с ним не согласился:
– Михаил Иванович Калинин сказал, что летчик должен любить и беречь самолеты пуще жены своей. Случись
– Вот я и говорю!
– Но как беречь?
– заинтересованно и как-то по-особому весело спросил Баранов и сдержал улыбку - только ямочки четко обозначились на щеках, да в глазах заблестели лукавые искорки.
– Кому нужна жена-недотрога? Мне, к примеру, куколка, до которой и коснуться боязно, - ни к чему.
Все рассмеялись. Но тут поднялся инженер эскадрильи и с подчеркнутой серьезностью сказал:
– Хорошо летать можно только на хороших машинах. А у нас - гробы.
Неприятно было Баранову услышать это из уст командира, ответственного за технику. Тихо спросил:
– Кто нам даст хорошие, новые самолеты?
– Дать не дадут, а продать могут, - отпарировал инженер.
– Вы так полагаете? Нуте-с, - Баранов облегченно вздохнул, радуясь, что подавил вспышку гнева.
– Заокеанскому дяде поклониться? Так президент Кулидж до [100] сих пор не желает признавать, что мы с вами, как государство, существуем. Может быть, послать купцов к английскому премьеру Чемберлену? Кто и ради чего будет продавать Советам самолеты? Подумайте!
Собрание молчало.
– Сами будем строить. Своим умом и своими руками. А пока нужно учиться на тех машинах, какие есть. Вот Чкалов и доказал, как можно на них летать. Только не поймите меня, будто я призываю всех равняться по Чкалову. О другом речь идет.
Он выдержал паузу, чтобы сосредоточиться на главной мысли:
– За минувшие два дня я наслышался туг всякого: о полетах - отчаянных, рискованных, опасных. Скажите, товарищи коммунисты, вас не беспокоит судьба летчика, в душу которого пробрался страх?
– Как это узнаешь?
– спросил военком эскадрильи.
– Кто из летчиков в этом признается?
– Мне легко ответить на вопрос - кому летчик в этом признается? Вам! Летчик не должен стыдиться такого признания своему комиссару. А комиссар объяснит ему, что страх перед еще не изведанной фигурой высшего пилотажа - чувство естественное. Но только, подавляя это чувство, люди совершенствуются, идут к прогрессу. Только бесстрашные люди создадут сильную авиацию, совершат изумительные полеты. Подрастут наши ребята - те, кто наизусть разучивают сейчас песни о гордом буревестнике и смелом соколе… Ладно!
– оборвал он себя.
– Помечтаем в другой раз.
Но тут Баранов уловил оживление среди слушателей и заинтересованно спросил:
– Есть другие мысли? Другие соображения?
И снова откликнулся инженер эскадрильи:
– Есть, товарищ начальник. Риск, он ведь всякий бывает. Чкалова наказали за то, что он вопреки благоразумию бессмысленно рисковал. Так?
– Нет, не так! Я уже сказал, что эксперимент Чкалова имел определенный смысл. Я осуждал выбранный им способ и сам факт нарушения дисциплины.
– Допустим, - неохотно согласился инженер.
– Но всякий эксперимент есть исключение из общего правила. А в народе говорят: «Тише едешь - дальше будешь» и «По одежке протягивай ножки». На данном этапе [101] мы признаем отставание нашей техники от зарубежной. Надо считаться с реальными возможностями. Вот когда наладим авиационное производство, подготовим кадры - тогда перейдем к следующему этапу. А у нас как получается? Ресурсы минимальные - программа максимальная. Работаем на крайнем пределе. Отсюда нервозность, неуверенность и опасение: как бы чего не вышло! Я высказываю личное мнение…