Когда взорвется газ?
Шрифт:
Баданец задумался, а потом разлил водку в два фужера и, пододвинув один Млоту, поднял свой:
— Давай, Казимир! За успех твоего плана!
Фразу «преступник не имеет национальности» придумал лукавый политик, политкорректный демагог-правозащитник или просто невежда. Потому что национальность — один из социально-демографических признаков личности преступника, и отказаться от него — все равно что заявить, будто преступник не имеет возраста, пола, профессии и образования. Это знает даже студент третьего курса юридического факультета. Больше того, национальность в генезисе преступности значит куда больше, чем возраст или пол, потому что существует этническая преступность,
А вот то, что преступность интернациональна, это, как говорится, факт медицинский. Когда азербайджанцы и армяне стреляли друг в друга в Нагорном Карабахе, а осетины и ингуши резались в Тарском ущелье, их земляки успешно сотрудничали в разбойных группах где-нибудь в Москве, Питере или Ростове-на-Дону. И на вопрос, как такое возможно, отводили глаза и махали рукой: «А-а-а, там — дело одно, а здесь — совсем другое…» Так что, если вопрос о пролетарском интернационализме вновь встанет на повестку дня, то очень убедительно будет выглядеть переброшенный через улицу кумачовый плакат с белой надписью: «Ничто так не объединяет представителей разных национальностей, как преступная деятельность!»
По автобану М120 с приличной скоростью шла довольно свежая бордовая «пятерка» БMВ, в которой сидели четыре славянина: поляк Хенрик, русский Юра и два украинца, более далекие между собой, чем русский и поляк. Один из них — Миха, был родом из-под Ужгорода, второй — Олесь — из Донецкой области. А это, по большому счету, разные страны на территории «незалежной» Украины.
Возглавлял бригаду порученец Млота — крупногабаритный Хенрик, развалившийся на сдвинутом назад правом переднем сиденье. За рулем сидел сухощавый «умник» Юрок, бывший преподаватель немецкого языка из Череповца, выброшенный после развала Союза дикой «рыночной» волной из средней школы в автоперегонный бизнес, да так и осевший в Германии на много лет. Повезло парню, что и говорить — более удачного места для совершенствования языка было не сыскать. Парни на заднем сиденье были столь невзрачны, что если бы они надумали поменяться местами, то никто бы и не заметил. Острые носы, острые лица, настороженные злые взгляды, выступающие вперед острые зубы — они походили на хорьков. На опасных хорьков.
— Далеко еще? — проскрипел голос с заднего сиденья.
— Близко, — ответил Юрок. Он уже выезжал сюда на разведку и два дня наблюдал за «объектом», а потому был самым осведомленным в бригаде.
— У нее дом прям в лесу стоит, на отшибе, до ближайшего поселка километра два, так что все будет в норме…
Сзади раздалось веселое похрюкивание.
— Это ты сам себя успокаиваешь? Я только одно спросил: далеко или близко? А ты, видно, уже в штаны напустил!
Юрок промолчал. Ему действительно было не по себе. Раньше в прямых налетах он не участвовал: дело ограничивалось угонами машин, перебиванием номеров да сбытом «темных» тачек русским покупателям. Бывало, доставлял в Польшу какие-то пакеты, а назад привозил деньги, пару раз выезжал на «стрелки», но не выходил, так и сидел за рулем, да и обходилось все спокойно, только раз толстому Пашке прострелили ногу… А как обойдется в этот раз, неизвестно…
Та, которую он для важности называет «объектом», — обычная баба, живет одна, в шесть тридцать уезжает на работу в своей черной «Ауди Q-7», возвращается около восьми вечера, ночует одна. Однажды в десять утра пришла пожилая женщина с продуктовой сумкой на колесиках, открыла дверь своим ключом, очевидно, убирала и готовила
Хенрик пошевелился. Миха и Олесь тут же прекратили разговаривать, и в машине наступила напряженная тишина.
— Значит так, — неторопливым баском произнес Хенрик, явно кому-то подражая. — Юрок, ты идешь с нами, поможешь мне с бабой побазарить. Я спрашиваю, ты переводишь. Ясно?
«Ну, хорошо хоть так», — подумал водитель и, тяжело вздохнув, сказал:
— Ясно.
— Миха стоит «на стреме» у входа, — продолжил инструктаж главарь. — Олесь у меня на подхвате. Если договоримся — уходим…
— Ты с любым договоришься, не только с бабой! — явно заискивая, сказал Миха.
Действительно, один только вид Хенрика делал покорными любых отморозков, поэтому осложнений от сегодняшней акции никто не ожидал.
— Если не договоримся, я ее вырубаю, — монотонно продолжил Хенрик. — Миха и Олесь грузят тело в багажник, и везем, куда я скажу. Это вариант номер два.
Юрок снова тяжело вздохнул. Вариант номер два ему активно не нравился. Зато Миха заметно оживился. В зеркальце заднего вида было видно, что он даже улыбается. Но инструктаж еще не закончился.
— Вариант номер три, — по-прежнему бесцветным голосом проговорил главарь. — Миха и Олесь месят ее на месте, пока не разговорится. Потом мы ее валим, труп оставляем, дом поджигаем…
— А трахнуть ее можно? — спросил то ли Миха, то ли Олесь.
— При третьем варианте — можно, — буднично отозвался Хенрик.
— Только я пойду в машину! — поспешно сказал Юрок. Внутри все захолодело. Третий вариант он вообще не воспринял.
— Не нужен будешь — пойдешь! — отрезал старший. — Когда я разрешу!
— Хенрик, а если кто-то придет, что делать будем? — поинтересовался Олесь.
— При первом варианте связываем. При втором и третьем — валим!
На лесной опушке открылся одинокий дом из темных досок, во дворе стоял черный джип.
— Она одна, — дрожащим голосом пояснил Юрок.
— Тачка классная, надо забрать, — подал голос сзади кто-то из хорьков.
— Забудь! — рыкнул Хенрик. — Мы не за этим приехали! Проезжай мимо, в лесок, нечего здесь светиться!
Юрок загнал машину в лес, остановился за кустами. Сзади зловеще щелкнули пистолетные затворы. Все четверо вылезли наружу. После прокуренного дешевыми сигаретами салона чистый европейский воздух пьянил, как затяжка хорошего гашиша. Да и предстоящее дело действовало на всех возбуждающе. На всех, кроме Юрка. Он еле передвигал ноги. Миха и Олесь нетерпеливо предвкушали «третий вариант». Дисциплинированный Хенрик, которому было совершенно все равно — мужика или женщину «вырубать», «месить» или «валить», пошел первым. Он тупо шел на привычную работу.
Инга Шерер, истинная арийка тридцати двух лет, обладала многими достоинствами, но умение готовить не входило в их число. Между тем сегодня вечером она пригласила на барбекю Ганса Бромбаха — добропорядочного сорокалетнего бюргера, живущего по соседству и давно уже оказывающего ей знаки внимания. Причем не ради работы либо каких-то иных своекорыстных интересов, а исключительно ради нее самой — ради ее улыбки, ее глаз, ее запахов, ее рук и ног… Инга это чувствовала очень отчетливо, и ей нравилось совершенно новое ощущение желанной женщины. К тому же Бромбах вполне состоявшийся, обеспеченный человек, созревший для того, чтобы создать семью. Так что сегодняшний ужин Инга рассматривала как очень важный экзамен и отнеслась к нему со всей мерой присущей ей ответственности.