Когда я была кошкой

Как же ей хотелось вцепиться ему в физиономию и выцарапать глазки, его маленькие бесцветные лживые глазки. Она ненавидела, когда ТАК врут. Не сочиняют, не фантазируют, а именно врут, нагло и неумело. Натали считала – если уж делаешь что-нибудь, то делай хорошо, и если уж взялся врать – ври красиво. Так, как это всегда делают они, женщины-кошки: тонко, изящно и самозабвенно.

Они

все так делают: врут, одеваются, любят, флиртуют, изменяют, ходят, танцуют, прикуривают сигарету, выходят из авто, едят и, даже, спят. Натали была уверена, что когда ей придет время умирать, она сделает это так же – изящно и самозабвенно. И делают они все это не от какого-то там выпендрежа, а потому что по-другому просто не умеют. Как, к примеру, женщина-корова не умеет ходить на каблуках.

Додик, в который раз, попытался ухватить ее за руку, но она фыркнула и отшатнулась брезгливо.

– Не смей! Не смей ко мне прикасаться!

– Но, масечка…

Его поросячьи глазки смотрели на неё умоляюще.

– И не смей называть меня масечкой!

– Хорошо, хорошо…

Снова согласился ее спутник и снова попытался приложиться к её тонкому запястью.

Натали еще раз фыркнула и пошла от него вдоль перил на главную палубу, пошла ровно с той скоростью, чтобы он мог ее догнать, он догнал и засеменил рядом, время от времени виновато вздыхая.

Солнце медленно стекало в, потемневшее и разволновавшееся к вечеру, море, унося с собой измотавшую всех до невозможности жару. Публика потихоньку выползала из своих прохладных кают насладиться закатным пейзажем и подышать остывающим морским воздухом, а женщины еще и «засветить» свои ненадеванные наряды.

Натали села в один из ослепительно-белых шезлонгов и кивком головы подозвала к себе молоденького, предупредительного и такого же белоснежного, как и все на этом лайнере, официанта, и заказала ему апельсиновый фреш с мороженым. Додик пристроился рядышком, добавив к ее заказу пару своих пожеланий – пиво и сушеных кальмаров.

– Если опять к вечеру наберешься и начнешь храпеть – выгоню из каюты, будешь ночевать на палубе! – предупредила она и послала нежный смайлик, проходящему мимо юноше в желтых плавках.

– Солнышко, ну перестань сердиться, честное слово я ничего не знал про те три каюты Премиум класса, они меня клятвенно заверяли, что наша самая лучшая!

– Как же ты не знал, если они есть в рекламном буклете?! Все ты прекрасно знал, просто, как всегда, хотел на мне сэкономить! – выжгла Натали своего собеседника испепеляющим взглядом.

– Но, я его в глаза не видел, этот буклет! – снова принялся врать Додик, хлопая своими белесыми, окончательно выгоревшими на солнце, ресницами.

– Не видел, говоришь? А это что? – Натали с торжествующим взором быстро открыла свою крохотную переливчатую сумочку и, выудив оттуда тонкими пальчиками

согнутый пополам глянцевый буклет, потрясла им перед носом своего спутника. – Вот, в твоей тумбочке лежал!

– Так это не мое! – быстро сориентировался Додик. – Мало ли, как он мог там оказаться! Может быть, они всем в тумбочки эти бумажки кладут.

– Тогда, почему в мою тумбочку не положили? – прищурилась Натали, не оставляя надежды докопаться до истины.

– Не знаю… Сэкономить хотели, наверное… Я же говорил, милая, что вокруг одно жулье!

– Хорошо, – Натали даже зажмурилась, предвкушая. – Тогда объясни мне, пожалуйста, драгоценный мой Додоша, как на этом проспекте, который, как ты говоришь, в глаза не видел, оказалось вот это?

Она развернула буклет перед его лицом, аккурат в том месте, где на фотографии каюты Премиум класса было размашисто написано гелиевой ручкой: «Понед-ник, 17.00, парикмх, Люся»

– Только не пробуй мне сейчас втирать, что это не ты писал! Во всех твоих словах «люблю» на открытках, вставленных в букеты цветов, присылаемых мне ежедневно в первый месяц знакомства, именно она, твоя «выпендрежная» буква «Л» с этими дурацкими завитушками, я знаю ее преотлично!

Официант принес заказ и Додик радостно ухватился за вспотевший бокал, уткнув виноватые губы в золотистую пивную пенку, таким образом пытаясь выиграть время. Его спутница тоже взяла со столика свой сок, вынула из него коктейльную трубочку, покрутила ее пару секунд в руках и ловко швырнув за борт, поводила язычком по краю своего тонкого стакана. И делала она это, надо сказать, неподражаемо и совершенно бессознательно. Все ее движения – жесты и мимика, ее сумасшедше сексуальный голос, низкий и будоражащий, ее чувственный рот и миндальные влажные глаза, вся она была создана для того, чтобы соблазнять, очаровывать и сводить мужчин с ума, лишая их сна, покоя, рассудка и денег..

– Додик в который раз попался на этот восхитительный крючок, теряя бдительность и волю.

– Ну да… знал я про эти каюты, знал! Ну прости меня, мася… Разница между нашей каютой и теми тремя лишь в цвете плюшевых диванов и размерах плазмы. Платить лишние пятьсот евро за такие сомнительные преимущества! Я лучше их тебе так дам, купишь себе что-нибудь… эдакое, – он покрутил выпуклыми ладошками в районе своей груди, видимо, представляя себе это «эдакое» именно так.

– А давай! – встрепенулась Натали, пытаясь поймать его на слове, и выбросила перед собой руку, изящно и выжидательно.

– Ну… Это..я… – заерзал Додик, пряча глаза.

– Я так и знала! Жмот! – вынесла вердикт и вернула руку себе на колено обиженная женщина, зловеще так опустила, многозначительно.

Ее спутник снова вздохнул, покрываясь испариной, и полез в карман за бумажником.

– Умеешь, ты, однако, пользоваться моей безотказностью, – мрачно заметил он, тяжело вздохнув и крайне неохотно расставаясь с денежной купюрой.