Когда забудешь, позвони
Шрифт:
Антиквар достал из-под толстого стекла круглые жемчужины, нанизанные на нить в прошлом веке. Девушка распахнула ворот дубленки, и Борис щелкнул на нежной шее филигранной застежкой.
— Прекрасно! — забыл про обиду ювелир. — Очень к лицу. Да!
— Не расстегивайте! — задержал Глебов потянувшуюся к застежке руку.
На улице он неожиданно признался:
— Я так давно не делал никому подарков, а вы напомнили, как это приятно! Спасибо вам большое, Оля! — Потом шутливо добавил: — Будьте последовательны в благородных поступках: поужинайте со мной. А Федора Васильича мы предупредим. — И простодушно улыбнулся: —
Перед этой улыбкой устоять было трудно.
— Хорошо! Я тоже давно не делала никому подарков. Дарю вам вечер. Куда идем?
— К теплу, уюту и вкусной еде! — развеселился «одаренный» и потащил новорожденную за собой.
И оба не заметили человека, маячившего за ними тенью. Убедившись, что беззаботная пара вошла в ресторан, невысокий неприметный мужичок подошел к телефону-автомату, набрал номер и сказал тихо в трубку:
— Он в «Баркароле». С девицей.
Давно Борису не было так легко и весело. Оля оказалась неглупой, начитанной, остроумной и очень отличалась от той простушки, которая наивно кокетничала с ним больше года назад. Она неплохо разбиралась в поэзии и любила Хлебникова, что для современной девушки было несколько странно.
— А вы думали, что нынешняя молодежь только анекдоты травит да за бока друг друга хватает? — рассмеялась Ольга, заметив его удивление. — Ошибаетесь! Мы — разные. Как и вы, как и те, кто жили до нас и будут после. У всякой пташки свои замашки!
— Федор Васильич мудрый человек! — уважительно заметил Борис, услышав знакомую поговорку. — И у него неглупая дочь, — улыбнулся он.
— Приятно получать похвалу от человека, достойного похвалы, — не осталась в долгу бригадирская дочка.
И тут в зал вошла она. Его бывшая жена. Холеная, уверенная в своей неотразимости, со вкусом одетая. Рядом вышагивал все тот же «тщательный пробор». От него за версту несло деньгами, и было видно, что этот малый ни в чем не знает промаха.
— Интересная пара, — перехватила Оля его взгляд. — Вы знаете эту женщину?
— Знал.
Она помолчала, ожидая, пока официант разольет по бокалам вино и отойдет от стола. Потом негромко сказала:
— Очень красивая женщина. — И уточнила: — Ваша жена.
Ответ на реплику прозвучал не сразу.
— Знаете, Оля, пройдя какой-то этап, мы не выпадаем из этой жизни и поэтому иногда сталкиваемся с прошлым. Но это только подтверждает банальный тезис, что все течет, все изменяется. Давайте лучше выпьем за вас! И пусть ваша судьба будет удачной!
Но легкость исчезла, а возникшее напряжение уходить не собиралось. Алка сидела к ним спиной, и было непонятно: заметила или нет. Боковым зрением Борис увидел, как хлыщ, наклонившись к ее уху, что-то сказал, потом поднялся и вышел. Она повернулась. Лучше бы ей этого не делать! Белая напряженная маска с застывшими глазами вызывала снисходительную жалость — ничего больше.
— Борис Андреич, я подожду вас у раздевалки, — спокойно сказала Оля. Рука, державшая бокал за ножку, дрожала.
— Нет, мы выйдем вместе, — невозмутимо ответил он, расплатился с официантом и повел девушку к выходу. Спиной чувствовал пристальный взгляд, но оглядываться не стал.
На улице разыгралась метель. Ветер кололся снежинками, заставлял щуриться, загонял обратно в тепло. Молча они добрели до запорошенной
— Спасибо за вечер, Оленька! Вы не представляете, как мне помогли.
— Неужто все так плохо?
— Скажем так: есть небольшая проблема. Деловая. Завтра надеюсь ее решить. — Он повернул ключ, и «девятка» тронулась с места, не обратив внимания на серый «Москвич» за своей спиной.
Через сорок минут «Жигули» остановились у подъезда новорожденной.
— Борис Андреич, спасибо большое! Это самый роскошный день рождения в моей жизни!
— Ваша жизнь только начинается, Оленька! Будет еще много дней, которые переплюнут сегодняшний, — улыбнулся Борис и открыл дверцу, собираясь выйти.
— Не надо меня провожать, не маленькая! Номер своей квартиры я помню и не забыла, на каком этаже живу. А в подъезде всегда горит свет. Так что волноваться причин нет.
— А вдруг вас украдут? Я не хочу остаться без помощницы, пропаду! — рассмеялся «хозяин».
В подъезде было темно — хоть глаз выколи.
— Ну вот! А вы уверяли, что лампочки небьющиеся, — пошутил Борис, открывая дверь.
— Это правда! У нас никогда не было проблем с освещением и…
Последнее, что услышал Глебов, — страшный женский крик. Видеть он ничего уже не мог — тяжелый удар по голове провалил в черную тьму.
Февраль, 2003 год
— Линочка, как хорошо, что вы пришли! — радовалась Анна Даниловна, впуская гостью на порог. — А у нас неприятности! — шепнула она и приложила палец к губам.
— Мам, кто там?
— Это я! — громко доложилась Ангелина, снимая сапоги. И тихо спросила: — Какие неприятности?
Но Анна Даниловна не ответила, захлопотала вокруг гостьи. И той показалось, что старушка жалеет о сказанном.
— Раздевайтесь, проходите! Сейчас чай поставлю.
— Не беспокойтесь, пожалуйста! У вас и без меня забот хватает.
— Чай пить — не дрова рубить, милая! — рассмеялась хозяйка. — Проходите! Олег у себя, с банками лежит. Вот чаек заварю и освобожу его. Совсем не хочет лечиться, — пожаловалась она. — Все — с боем. Банок боится, горчичники ненавидит. Ну не смешно?
— Я тоже ненавижу! — улыбнулась гостья и вошла в комнату.
На диване, уткнувшись носом в подушку, лежал Олег, одушевленный предмет зависти, обожания и сплетен. Бледный, взлохмаченный, небритый, с горбинками на спине, укутанный пледом.
— Привет! Как дела ?
— Привет! Ленюсь, а лодырю, как известно, всегда нездоровится. Чем порадуешь болезного?
— Гостя, сынок, сперва накорми, а потом вестей спроси! — В комнату вошла Анна Даниловна с подносом в руках. На блюдцах аппетитно розовели-желтели-белели ветчина и сыры, в розетке вишневело варенье, из плетеной корзинки выглядывали тосты. — Мойте руки, Линочка, а я пока сниму банки с этого труса.