Когда заговорят камни
Шрифт:
– Тем более, ты как от собак схоронился?
– Дык нет тут никакой мудрости! Я когда мальцом у тяти с мамкой жил, мы налаживались на огороды монастырские хаживать. Сильно не бедокурили, а немного репы надергаем, да вишеньем полакомимся. Сады они вона какие – сторожей на них один, два, да собак столько же. Мы, как только собаки нас почуют, сразу за дерево. А с собой кошку в мешок берём, как только вытряхнем кошку-то, они за ней, та на дерево, они брешут на неё, пока сторожа не подойдут. Оне и отташщат собак. Вот я и сотворил такую хитрость. Да и грех на душу взял. Один из дозорных шибко любопытный оказался: решил обойти рощицу. Более дозора нести не могёт.
– И как ты его без оружия взял?! – изумился я отчаянной храбрости трудника.
– Дык
– Принесите – я махнул рукой воинам, стоящим у двери.
Миг, провал, темнота – и я рассматриваю кривую саблю.
– А што, это сабель очень даже сподручная в ближнем бою! Пока мечом размахнешься, он ею тебя три раза достанет! Много и не надо – в шею, локоть или под колено, кровью изыдешь! Сколько у наших дружинников таких наберётся?
– Мало, десятка три, а можа и поболе!
– А кузнецы смогут такие смастерить? – я воткнул саблю в бревно.
Темнота. И снова я на настиле из бревен, мягкие сапоги чувствуют их отбелённые дождями да ветрами бока. Метрах в трёхстах от крепостной стены суетились полсотни мужчин – подкладывали под медные котлы дрова, подносили воду. Вдалеке, от крайних шатров, отделилась группа людей, по одежде было видно, что это женщины. Подгоняемые тычками и ударами плетей они приблизились к котлам. Тут произошло страшное: с гортанными криками на них набросились вороги. Рубили руки, секли шеи. Особенно врезалась в мой мозг картина: молоденькая девушка рванулась в строну, смертельное отчаяние придало ей силы, но пробежала она немного, густая трава сплела босые ноги, а подбежавший ворог, схватил её за косы и поволок по земле. Второй, злобно вереща, резким ударом сабли отсёк бедняжек голову. Хохоча и повизгивая от злобы и азарта, они швыряли её голову друг дружке.
То, что происходило дальше, повергло меня и моих ратников в смятение и посеяло сомнение в душах. Татары, словно баранов, потрошили тела убиенных, рубили их на куски и, омыв водой, бросали в дымящиеся котлы.
– Отец наш воевода, эт што?! Оне, людей варят? Исть зачнут?! Ах, вороги, ах злыдни!
Молодой ратник, дергал меня за рукав, не стесняясь, размазывал слезы по щекам.
– Смотри, смотри, честной воин! Когда будет сеча, пусть твоя рука, не дрогнув, опускает карающий меч на головы безбожников-басурман! Эй, там, позовите ко мне плотника Игната, он у басурман в плену пять лет пробыл.
– Пресветлый воевода, ты звал меня?
– Да Игнатий, звал…. Скажи, что означает вот это – я показал рукой на котлы и суетящихся возле них врагов.
– Воевода, это беда на нас надвигается! Те людишки, што прискакали на лохматых лошадях – вовсе не татаровья, как ты их обзываешь. Это мунголы, есть там и другой люд. Они все мясоеды и не знают нашей пищи. Вишь, воевода, обозы у них медленные, пока доберутся…. С ними и отары идут и лошади те, что на заклание. Ты вот взял, да и распорядился всю худобу поселян отправить в дальние выпасы, што за лесами. Вот и лишил их мясной пищи. А без неё у них дух воинственный слабнет. Вот это и значит што оне пойдут приступом на городец. Подтянут метательные машины и забросают огнём. Вишь, вон жир из котлов сбирают и в глиняные горшки сливают. Слыхивал я: мешают они его с чёрной как дёготь смолой, што везут из Бухарского ханства, да добавляют в неё извёстку. Смотри, воевода, как зачнут каменья извёсковые на угольях жечь, так оне дьявольский огонь ладить станут.
– Скажи-ка мне Игнатий в чём сила мунголов, пошто оне так быстро и храбро воюют наши земли?
– Воевода Михаила! Сила их в единстве и послушании! А ещё в хитрости и коварстве. Оне как? Навалятся скопом, теснят конницей, а потом наутёк бросаются, за собой заманивают. Как отведут дружинников подалее, окружают и забрасывают стрелами, да секут саблями.
– А
– Пресветлый воевода, пеший мунгол, беспомощен и боязлив. Он может только стрелять из лука, да и то, пока есть стрелы. Потом бежит прочь.
– Спасибо тебе Игнатий! Просьба у меня к тебе, собери своих людей, дам я тебе в помощь и дружинников. Разберите все избы вблизи тына, что могут пожечь мунголы. По брёвнышкам раскатайте. Снесите всё к тыну што возле реки. Ночью плоты вязать будем и сплавим детей и жонок по реке.
– Да ты што?! – изумился Игнатий, – Они их нижи по течению перехватят и поубивают всех!
– А вот это мы не дадим! Ты Игнатий, там брёвнышки потоньше выбирай, да отдельно складывай, на палисады пригодятся. Не пойдут мунголы на рогатины, а кои вороги проскакивать изначнут, то мы баграми стаскивать их с сёдел станем.
– Опосля вечерней молитвы давай ко мне, мы в светёлке совет держать будем. Прихвати с собой парочку плотников.
Часть вторая.
И снова я в просторной светёлке. Только тесно в ней от набившегося народа.
Ратники, торговые и ремесленные люди плотными рядами сидели на широких лавках у стен. За длинным столом сидели хмурые бородатые мужики, мои соратники, защитники и старые воины.
– Братья мои – дружина, торговые и посадские люди, мы выслушали всех, кто хотел слово молвить. Все понимают, что у нас одна стезя, впереди жестокая и кровавая сеча. Одержать победу нам в этой битве невмочь. Ворог силен и числом более нас. Я имел разговор с теми хто знает уловки мунголов. Сказано мудрецами – я встал со своего стула покрытого волчьей шкурой, шагнул на середину комнаты и подняв руку вверх продолжил:
– На всякого богатого найдется богаче, сильного сильней и на каждого хитреца – хитрей! Так будем же сильны духом, и хитры словно степные лисы. Предлагаю: дать битву басурманам раньше, чем оне начнут свою. Для этого нам надо довершить два дела. Одно – отправить в новгородские земли своих жонок и малых чад. За одну ночь надобно соорудить плоты и сплавить на них всех хто будет мешать нам биться с ворогами.
Я предупреждающе поднял руку, пресекая шум, поднявшийся в комнате.
– Знаю, это опасно, мунголы могут прознать и захватить в полон всех. Но оставлять свои семьи здесь, в городце – верная смерть для них! Плоты будем вязать веревками, на кажный посадим несколько лучников, да огородим снопами, да воловьими шкурами, стрелы ворогов будут вязнуть в них. А кои плоты сумеют добраться до другого берега, то и вовсе все в безопасности станут. Басурмане не станут упускать столь знатную добычу и попытаются перехватить плоты на излуке реки, у Серебряной рощи. И тут мы пойдем на хитрость! Через потайной ход, выведем тайно дружину Кирилла…
– Пресветлый воевода! Да разве совладает сотня дружинников с ворогом? – подскочил Кирилл.
– Не совладает! А мы на што? Не поскачут все мунголы все за плотами. Оставят охранять лагерь, да и нас оне опасаться будут и не напрасно! Той же ночью наши люди, пройдут оврагами к Васильковому Полю. Там, под покровом ночи, соорудят рогатины, но не будут ставить их, а как зачнут басурмане наскакивать на нас да попытаться сшибить конями, вот тогда и выставим рогатки. И ещё вот – я снял волчью шкуру со стула, – Этого кони убоятся, и не пойдут далее. Наверное, все знают, что с краю Василькового Поля идёт глубокий овраг. По оврагу тайно туда выйдет дружина Белозара, затаится и ударит басурманам в спину. А чтобы оне туда пришли, это постараемся мы. Возьмём ихней же хитростью. Как только снарядятся басурмане в погоню за плотами, выскочим из врат городца и кинемся в битву. Куда оне начнут нас заманивать? Да прямиком на Васильковое Поле! Когда мы развернёмся, то окажемся в окружении врагов, но это они так думают! А на самом деле их отряд будет окружон нами. Те, что станут отсекать нас от городца, мы просто станем сдерживать, рогатинами, да пиками. Лучники опять же будут… Последнее – дружина Гордияна ударит из ворот.