КОГИз. Записки на полях эпохи
Шрифт:
После прочтения тишина над столом не расступалась некоторое время, хотя это стихотворение Гумилева знали, наверное, все. Но вот Юрка Уваров встал и, пытаясь совместить незаметность и гордость, пошел на выход. За ним потянулись еще несколько фигур. Курин тоже поднялся, и кое-кто удивленно посмотрел на него. Но он на цыпочках подкрался
– Пойдем гулять!
Они стояли на горбатом декоративном мостике через научно-исследовательский пруд «Агродома», по которому днем плавали утки, и по очереди читали друг другу стихи: свои и чужие. Но холод и молодость делали свое дело, и через некоторое время они уже обнимались, крепко и сладко целовались взасос. Все у них получалось как-то радостно, а Леониду несказанно повезло: под распахнутым плащом, просунув руку под Юленькин свитер, он сумел разыскать что-то невероятно приятное, удачно поместившееся в ладонь.
– Только не говори мне, пожалуйста, что это похоже на персик или грушу.
– Не буду.
– Почему?
– Потому что то, что мне попалось, больше походит на маленького теплого шелкового зверька, который искал, где ему прикорнуть. И нашел.
– Знаешь мне стало тепло. А тебе?
– Мне тоже. А еще, знаешь, чего мне сейчас захотелось?
– Знаю! А ты знаешь, что такое мечта? И в чем ее прелесть?
– Знаю!
– Нет – не знаешь! Прелесть мечты в ее неосуществимости. Человек, осуществивший свою мечту, – пуст. Он теряет все.
– А как же быть с желаниями?
– Ну, Ленечка, твое желание, это – святое желание. Вот в Америке сейчас все занимаются петингом.
– А что это такое?
– А это то, чем занимаемся мы с тобой.
– Жаль!
– Что жаль?
– Что мы все скоро будем жить, как в Америке.
– Нет, у нас в России всегда будет так, как было всегда.
– В смысле?
– В том смысле, что я вот хочу уехать в Якутию или на Сахалин. И уеду. Только пока еще не знаю с кем. Поедем жить и работать на Сахалин?
– Нет, спасибо! У меня другие планы. А ты Юрку Крупина пригласи. Он в общежитии живет. Он с тобой и со своей гитарой куда хочешь поедет. Ему чем дальше, тем лучше.
– Ну, насчет Крупина – я подумаю. Ты вот что объясни мне: почему все нормальные поэты не признают поющих поэтов? Любят, но не признают.
– Не знаю. Я Мишке Песину говорил, чтобы он не брал сюда гитару, если хочет нормального обсуждения. Но он заявил, что ему наплевать на обсуждение. Мол, он едет песни попеть и побалдеть.
– Смотри: вон под тем нависшим кустом плавают две утки. Я думала, что они ночью спят на берегу, а эти… Непонятно!
– Сейчас же идет перелет. Может, это северные. А может, кормились в лугах, сюда прилетели и сейчас спать лягут, в смысле усядутся на берегу. Стой, не шевелись! У тебя в волосах такой красивый листок запутался.
Сентябрьский листок, как ночной воробей, На волосы сел, и мне стало так грустно, Что даже и будь ты чуть-чуть посмелей, Все было бы просто, обычно и пусто.– Это что?
– Это новые мои стихи, посвященные тебе!
6
В
– Нам, наверно, пора, – прошептала Юленька Соринсон.
– Да, наверно, – ответил Леонид.
Они в обнимку, прижавшись друг к другу, шли к главному корпусу, и вроде бы все должно было правильно завершиться, если бы не странный, совершенно не джентльменский поступок Леонида. Вдруг у самого крыльца он поспешно проговорил:
– Юля, ты извини меня, пожалуйста, я не смогу тебя проводить до номера. Ты дойдешь одна? Я хочу помочь Крупину. Он, по-моему, заснул мертвецким сном, и если его не поднять сейчас, он может обезножить, или почки с легкими потерять. Уже морозцем прихватывает: вон на лужицах – ледок. Я попробую его затащить в корпус. Я тебя чмокну в щечку и беги спать.
Юленька была обескуражена Ленькиной беспардонностью и примитивизмом. Она не смогла найти даже пары слов для ответа и, пожав одним плечом, стала подниматься по ступенькам, брошенная поэтом-кавалером.
Курин выволок Крупина из-под куста за руки. И если вначале тот еще что-то невразумительное бормотал, то около крыльца вырубился окончательно и лежал просто трупом. Леонид не считал себя хиляком, но как затащить эту стокилограммовую тушу в корпус, он пока не представлял. Надо было кого-то звать на подмогу. Если б удалось хоть на минуту поставить Юрку на ноги, то дальше не так уж трудно было перекинуть его через плечо – как мешок, и – все. Ну чего особенного – мешок в сто килограммов!
Тут входная дверь распахнулась, и на ярко освещенную площадку террасы вышел в олимпийском костюмчике и во всей своей низкорослой красе инструктор обкома Котов. Он, видимо, собирался совершить небольшую пробежечку перед сном или просто подышать воздухом, очистившимся от миазмов творчества. И тут на свою беду столкнулся с тем, чего целый день боялся и ожидал. Леонид же, наоборот, увидел в этом явлении знак свыше и, не задумываясь, радостно воззвал:
– Товарищ Котов, помогите мне, пожалуйста, этого глупого, пьяного и талантливого человека дотащить да его лежбища. Вся творческая интеллигенция города будет в течение многих лет вспоминать вас с благодарностью. А вот если мы с вами этого не сделаем, Крупин замерзнет или потеряет ноги!