Коготь берсерка
Шрифт:
Даг осторожно спустился к самой трещине. Без факела заглянуть в глубину не получалось. Однако нойда не соврал – с одного края имелось нечто похожее на рукотворные ступеньки. Упираясь руками в противоположную стенку, ловкий человек мог потихоньку спуститься вниз.
Вот только насколько глубоко?
Даг улегся на край и стал смотреть в темноту. Почему-то очень скоро стало трудно дышать. Тут Северянин заметил то, что должен был заметить сразу. Возле трещины не росла трава, неподалеку догнивали несколько птичьих скелетов. Их даже не пришли доедать муравьи! И деревья вокруг,
Нойда Укко послал его на верную смерть!
Парнишка еще немного полежал на краю, кинул вниз камень, потрогал внутренности страшного ущелья. Когда Даг распрямился и сел, неожиданно закружилась голова. Нет, он ни за какие награды не пойдет туда, вниз! Пусть Укко делает с ним что хочет, но не нужна ему власть над духами. Куда милее власть над бравой дружиной!
Выбраться обратно оказалось в три раза сложнее, чем найти жуткую мертвую поляну. Дага спасла только врожденная принадлежность к лесу. Порой мальчику казалось, что лесовик снова затеял свои хитрые игры, потому что трижды его возвращало в мрачный бурелом. По пути Даг наткнулся на несколько человеческих скелетов. Очевидно, здесь погибли те, кто так и не сумел найти выход из заколдованного круга.
Но Северянин нашел. На третий день он взобрался на вершину ели и чуть не завопил от радости. На горизонте, поверх сплошного зеленого ковра, торчали такие родные Две Горы...
Нелюба горестно вздыхала, накладывая скитальцу кашу.
– Пиркке говорит так. В подземное царство Ротаймо открыт вход только самым могущественным колдунам. Тут так будет... Когда солнышко спрячется и снова придет долгая зима, будет большой праздник. Все лопари будут носить жертвы Роту, царю подземному... Тебя еще в том году тут не было, когда Рота чтили. Он злой. Живет в самой середке земли, под озерами. Кто умеет под водой ходить, могут туда под озеро спуститься. Кто так не умеет – ищут дымные щели в земле... вот так.
– А зачем туда ходить? – Дага передернуло. Он вспомнил глубокую мрачную трещину, куда пытался отправить его нойда.
– Зачем? А вот затем, – Нелюба воровато оглянулась, не слушает ли кто, – чтобы поднести угощение бабкам-людоедкам. Без угощения к ним никак не подступишься, а едят они... сам понял, чего едят! Могучий нойда ездит к страшным бабкам, чтобы выпросить жизни себе подольше. Уж такие они знахарки, что могут даже мертвяков назад воскрешать. Вот Укко тебя и проверял... можешь ли сквозь землю пройти.
– Но мне-то не нужно мертвяков воскрешать! – опешил Северянин.
– Тебе – нет. А ему – ох как нужно! В том вся сила нойды, чтобы между мирами свободно на златорогих оленях разъезжать. И чтобы, когда смертушка придет, себе новую жизнь сторговать... вот как. Только ты это Пиркке не говори, не то осерчает! Душа-то человечья, она вишь как... у левого боку гнездится. Потому Укко левый бок пуще всего бережет. Ты заметь – никогда левым боком к оружию не встанет, то-то!
– А мне что до того?
– Пиркке говорит – Укко нагадал на медвежьих костях, что родился где-то сильный колдун, сильнее его, с меткой волчьей на голове... вот так. Укко сперва обрадовался, мол, сам-то скоро состарится, найдет
– Я?! Погибель? – Даг начал что-то понимать.
– Теперь ему надо, чтоб на праздник Рота душа молодая к небу отлетела. А лепше всего – чтоб чужак был. Они ведь как, лопари-то, веруют... Веруют, что душа на небе у бога ихнего три дня гостит, а потом назад скатится. И пойдет туда, где ей слаще всего было, где последний кров был, да где любо было. Тут-то и хочет Укко своих духов умаслить. Чтобы душу-то изловили и к бабкам-людоедкам свезли.
– Выходит, нойда хочет меня убить?
– Прежде не хотел, – помотала косами девушка. – Да и хозяйке ты полюбился, она за тебя слово молвила. Да только оба они теперь напужались. Как ты норманнов-то прогнал.
– Я прогнал?! – Даг не успевал поражаться.
– Да ты же, кто еще? – удивилась такой непонятливости Нелюба. – Прочие-то что тебя слушали? Они ж поверили, что ты и есть великий нойда, что ты всех спасешь. А ты не спас, а новые беды наслал. Теперь Пиркке вон плачет.
– А Укко? Чего ж он меня сразу не убил?
– Ах, они еще тут вчера с хозяйкой грызлись. Нарочно приезжал. Справлялся, не пришел ли ты. Мол, если придешь – так сразу чтоб к нему... Теперь тебя непременно убьют, – всхлипнула Нелюба.
– А Пиркке что? – совсем потерялся Даг.
– А Пиркке сказала ему, что, мол, от дыры в Ротово царство еще никто не возвертался. А Укко на то посмеялся так криво и сказал, мол, сбылося уже. Погубил ты деревню целую. Нет рыбакам хода домой. И уехал, Укко-то...
Даг сидел опустошенный. Он так старался, чтобы завоевать уважение среди соседей Пиркке, а в итоге его зарежут на праздник Зимы?! Или продадут?
– Тебе бежать надо. – Нелюба подобралась в темноте, жарко дохнула луковым духом. – Слыхал небось, чо нойда про тебя рек? Нет от тебя пользы, ратного ты роду, не знахарского.
– Куда бежать? Пиркке мне сказала, что домой не отпустит.
– Ай, ты поверил? Ну, дурень-то, – печально усмехнулась девушка. – Нойда тебя купил, надежу имел тебя в знахари выучить, у медведь-сайда посадить, себе замену хотел... А коли не вышло, он тебя лопарям, а того хуже – поморам продаст. На цепи будешь сидеть, китовые шкуры скоблить, от морозу сгинешь.
– Так что же делать? – Даг уже был на ногах. Он сразу поверил, да и незачем единственной его подруге врать. – Как убегу? Три раза пытался, да и далеко.
– Есть выход, есть. – Нелюба тронула его во мраке ледяной рукой. – Да только гиблое место там.
– Что же ты раньше молчала? – взвился Даг. – Целый год знала – и молчала?!
– Так я бы и нынче смолчала, кабы нойду не подслушала, – Нелюба зажгла свечу, – потому как плыть там надобно, подо льдом плыть. Лаз есть в горе, на самом краешке Клыка, каменным мешком кличут. Там, где течение сильное, полынье сомкнуться не дает. С нашей стороны поднырнешь, а с той вынырнешь, где тропы, вельве неподвластные. Если вынырнешь... А куды тебе мелкому подо льдом, во мраке плыть? Вот я и молчала.