Коготь Хоруса
Шрифт:
Абаддон оглядел это разношерстное собрание и с хтонийской скромностью постучал по доспеху поверх сердца.
— Мы жалкая и оборванная банда, не правда ли?
По всему помещению раздались низкие смешки. Из всех собравшихся я вел себя наиболее сдержанно. Мои мысли продолжали блуждать по залу паломничества Эзекиля на другом конце корабля, где в роли музейной реликвии лежал Коготь Хоруса. Хотя психический резонанс окровавленных клинков и был приглушен стазисом, он все равно давил на мои чувства.
Прежде чем произнести свою часть, Абаддон предложил высказаться остальным. Под пыльными знаменами прошлого не было формального порядка —
Признаюсь, в этом свете казалось, что все как будто предрешено судьбой. Каждый из нас говорил о легионах, в которые мы более не верили, об отцах, которых мы более не боготворили, о демонических родных мирах легионов, которые мы отказывались считать убежищем. В каком-то отношении наши слова граничили с исповедью: так грешники когда-то искали искупления, признаваясь в своих преступлениях священникам древнейших религий. На более практическом уровне это просто было тактической оценкой. Мы, солдаты, рассказывали о своем прошлом и пытались понять, каким образом наша ненависть и наши таланты свяжут нас в единое и большее целое. Все делалось без рисовки и угрюмой помпезности. Это меня восхитило.
Впрочем, мы не вдавались в долгие подробности, а вкратце представлялись друг другу. Всего лишь формальности перед тем, как Абаддон назвал причину, по которой мы собрались вместе. Воинов объединяют не разговоры о прошлом, а пережитый в настоящем бой. Чтобы амбиции Абаддона обрели какой-то вес, ему необходимо было дать нам победу. Он говорил о Граде Песнопений и о том, как мы всадим в сердце крепости острие копья. Говорил о том, как «Дух мщения» сможет двигаться с костяком экипажа из проклятых, ведомый сознанием Анамнезис.
Он говорил об угрозе, которую представлял собой Хорус Возрожденный. Несомненно, отдаленной угрозе — он признал, что Детям Императора наверняка предстоят десятки лет неудачных алхимических экспериментов до того, как они синтезируют хотя бы первую модель генетического чуда Императора. Эта вероятность была далека, но мы намеревались атаковать до того, как она превратится в угрозу, и нанести удар, чтобы не дать Детям Императора выиграть Войны легионов. Он не заботился о том, чтобы обелить имя XVI легиона, — ему хотелось лишь отбросить последние оковы прошлого. Примархи умерли или вознеслись выше забот смертных в волнах Великой Игры богов. Он перечислил мертвых имперцев и возвысившихся изменников, закончив именами, которые быстро становились легендой даже для нас в Оке: Ангрон, Фулгрим, Пертурабо, Лоргар, Магнус, Мортарион. Имена отцов, вознесенных за пределы кругозора их смертных сынов, — покровителей, которые теперь обращали на нас мало внимания, отдавшись ветрам и капризам Хаоса. Имена отцов, по-прежнему вызывавших восхищение лишь у немногих из нас, — учитывая их наследие из сомнительных свершений.
Я ожидал зажигательной речи, воодушевляющей диатрибы перед сражением, однако Абаддону хватало ума не дурачить нас пылкими словами. Этот хладнокровный анализ леденил наши чувства. Мы стояли, словно статуи, выслушивая голую оценку — итог наших жизней и перечень неудач наших легионов. Мы внимали ему, стоя рядом с теми, кто пережил схожие откровения. Никакой лжи ради ободрения. Правда сокрушала нас, предоставляя выбирать, куда двигаться дальше.
Закончив говорить, Абаддон пообещал нам место на борту «Духа мщения», если мы того пожелаем — если встанем
— Новый легион, — заключил он, застав своим предложением врасплох нескольких из нас.
— Сотворенный по нашему желанию, желанию тех, кто мы есть сейчас, — а не рабов императорской воли, созданных по образу наших несовершенных отцов. Связанный узами верности и честолюбия, а не ностальгией и отчаянием. Незапятнанный прошлым, — наконец заключил он. — Мы — больше не сыновья потерпевших неудачу отцов.
Будучи достаточно разумным, чтобы не продавливать свою позицию слишком настойчиво, он предоставил нам поразмыслить над предложением. Затем, веря, что мы придем к собственным выводам, Абаддон перешел к финальному гамбиту. Он рассказал, что нам придется сделать, чтобы осада увенчалась успехом. Рассказал, чего ждет от каждого из нас на поле боя. Не именуя себя нашим командиром, он тем не менее с непринужденным мастерством принял бразды правления и подробно описывал ожидаемое сопротивление и множество возможных результатов. Как и все умелые генералы, он пришел подготовленным. Когда подготовки оказывалось недостаточно, он полагался на опыт и интуицию.
Нам предстояло нанести удар без предупреждения и с подавляющей мощью. Град Песнопений не имел значения, равно как и вражеский флот. Нам нужно было позаботиться исключительно о клонирующих станциях и мастерах работы с плотью, которые трудились в этих лабораториях над своей тайной наукой.
— Никаких затяжных сражений. Никаких отступлений с боем. Бьем, уничтожаем и отходим.
Пока Абаддон обрисовывал свой план, мы слушали. Никаких возражений высказано не было, хотя несколько из воинов поеживались, выслушивая командующего. Никому еще не доводилось участвовать в штурме, подобном этому.
В конце концов, Абаддон повернулся ко мне. Он сказал, что мне будет доверена честь нанести самый первый удар.
Затем он сказал, что мне понадобится сделать.
А потом сказал, чем мне придется пожертвовать.
Я высадился на борту «Тлалока» вместе с моей волчицей и девой-воительницей и направился в Ядро. Анамнезис приветствовала меня весьма прохладно, встретив взглядом мертвых глаз. Она плавала внутри своего бака, и в насыщенной питательными веществами жидкости ее кожа выглядела такой же бледной, как и обычно.
Глядя на нее, я всегда видел мою сестру. Для меня не имело значения, что сейчас она представляла собой намного больше и намного меньше, чем была при жизни. Женская оболочка, плавающая в консервирующей жидкости и подключенная ко всей этой аппаратуре жизнеобеспечения, все равно оставалась Итзарой, пусть даже ее голова теперь вмещала в себя тысячи других разумов, а также то, что осталось от ее собственного.
Я сказал ей, о чем меня просил Абаддон. Пока я говорил, казалось, что Анамнезис обращает на мои слова мало внимания, вместо этого обмениваясь взглядами с Гирой и Нефертари. Когда я сделал паузу в объяснениях, она обратилась к моим самым верным спутницам с лишенными интонациями приветствиями.
Закончив объяснять, я задал ей вопрос, казавшийся мне простым:
— Если я позволю тебе сделать это, ты сможешь победить?
Анамнезис медленно и плавно развернулась, глядя на меня сквозь молочно-белую слизь, и из воксов-горгулий по периметру вычурного помещения раздался ее голос.
— Ты просишь нас измерить неизмеримое, — произнесла она.
— Нет, я прошу тебя предположить.
— Мы не способны вычислить ответ на основании одного лишь предположения. Ты обозначаешь ситуацию с неясными параметрами. Как мы должны оценить возможные результаты?